– Как это может так быть, чтобы у него семьи не было? Как? Что он, парень семнадцати годов? Ты думаешь своей головой-то?
– Ты скажи так: если, скажи, у тебя чего худое на уме, то собирай монатки и…
– Ему собраться – только подпоясаться! – встрял в разговор молчавший до этого старик. – Чего вы навалились на девку? Чего счас с нее спрашивать? Тут уж – как выйдет, какой человек окажется. Как она за него может счас заручиться?
– Не пугайте вы меня, ради Христа, – только и сказала Люба. – Я сама боюсь. Что, вы думаете, просто мне?
– Вот!.. Я тебе чего и говорю-то! – воскликнула Зоя.
– Ты вот чего, девка… Любка, слышь? – опять затормошила Любу мать. – Ты скажи так: вот чего, добрый человек, иди седни ночуй где-нибудь.
– Это где же? – обалдела Люба.
– В сельсовете…
– Тьфу! – разозлился старик. – Да вы что, совсем одурели?! Гляди-ка: вызвали мужика да отправили его в сельсовет ночевать! Вот так да!.. Совсем уж нехристи какие-то.
– Пусть его завтра милиционер обследует, – не сдавалась мать.
– Чего его обследовать-то? Он весь налицо.
– Не знаю… – заговорила Люба. – А вот кажется мне, что он хороший человек. Я как-то по глазам вижу… Еще на карточке заметила: глаза какие-то… грустные. Вот хоть убейте вы меня тут – мне его жалко. Может, я и…
В это время из бани с диким ревом выскочил Петро и покатился с веником по сырой земле.
– Свари-ил! – кричал Петро. – Живьем сварил!..
Следом выскочил Егор с ковшом в руке.
К Петру уже бежали из дома. Старик бежал с топором.
– Убили! Убили! – заполошно кричала Зоя, жена Петра. – Люди, добрые, убили!..
– Не ори! – страдальческим голосом попросил Петро, садясь и поглаживая ошпаренный бок. – Чего ты?
– Чего, Петька? – спросил запыхавшийся старик.
– Попросил этого полудурка плеснуть ковшик горячей воды – поддать, а он взял да меня окатил.
– А я еще удивился, – растерянно говорил Егор, – как же, думаю, он стерпит?.. Вода-то ведь горячая. Я еще пальцем попробовал – прямо кипяток! Как же, думаю, он вытерпит? Ну, думаю, закаленный, наверно. Наверно, думаю, кожа, как у быка, – толстая. Я же не знал, что надо на каменку…
– Пальцем потрогал, – передразнил его Петро. – Что, совсем уж?.. Ребенок, что ли, малый?
– Я же думал, тебе окупнуться надо…
– Да я еще не парился! – заорал всегда спокойный Петро. – Я еще не мылся даже!.. Чего мне ополаскиваться-то?
– Жиром надо каким-нибудь смазать, – сказал отец, исследовав ожог. – Ничего тут страшного нету. Надо только жиру какого-нибудь… Ну-ка, кто?
– У меня сало баранье есть, – сказала Зоя. И побежала в дом.
– Ладно, расходитесь, – велел старик. – А то уж вон людишки сбегаются.
– Да как же это ты, Егор? – спросила Люба.
Егор поддернул трусы и опять стал оправдываться:
– Понимаешь, как вышло: он уже наподдавал – дышать нечем – и просит: «Дай ковшик горячей». Ну, думаю, хочет мужик температурный баланс навести…
– «Бала-анс», – опять передразнил его Петро. – Навел бы я те счас баланс – ковшом по лбу! Вот же полудурок-то, весь бок ошпарил. А если б там живой кипяток был?
– Я же пальцем попробовал…
– «Пальцем»!.. Чем тебя только делали, такого.
– Ну, дай мне по лбу, правда, – взмолился Егор. – Мне легче будет. – Он протянул Петру ковш. – Дай, умоляю…
– Петро… – заговорила Люба. – Он же нечаянно. Ну, что теперь?
– Да идите вы в дом, ей-богу! – рассердился на всех Петро. – Вон и правда люди собираться начали.
У изгороди Байкаловых действительно остановилось человек шесть-семь любопытных.
– Чо там у их? – спросил вновь подошедший мужик у стоявших.
– Петро ихний… пьяный на каменку свалился, – пояснила какая-то старушка.
– Ох, е!.. – сказал мужик. – Так, а живой ли?
– Живой… Вишь, сидит. Чухается.
– Вот заорал-то, наверно!
– Так заорал, так заорал!.. У меня ажник стекла задребезжали.
– Заорешь…
– Чо же, задом, что ли, приспособился?
– Как же задом? Он же сидит.
– Да сидит же… Боком, наверно, угодил. А эт кто же у их? Что за мужик-то?
– Это ж надо так пить! – все удивлялась старушка.
…Засиделись далеко за полночь.
Старые люди, слегка захмелев, заговорили и заспорили о каких-то своих делах. Их, старых, набралось за столом изрядно, человек двенадцать. Говорили, перебивая друг друга, а то и сразу по двое, по трое.