– Ну, да! Не ври! – сказал, побледнев, Леша.
– Ей-богу, своими глазами видел. Две бомбы… прямое попадание… и обе в нашу батарею. Одни щепочки остались.
– Сам видел, говоришь?
– Говорю ж тебе, своими глазами видел. Мы с Валькой Вдовиным за водой ходили, увидали и – сразу туда. Я убежал, а он…
– Что?! – закричал Леша и с силой схватил товарища за плечо.
– Его… его на батарею увели. На настоящую, – сказал Муха и, опустив голову, заплакал.
Немецкие самолеты разбомбили игрушечную крепость и улетели. На батареях прозвучал отбой воздушной тревоги, понемногу успокоилось все и в самой деревне, а Валька Вдовин все еще не возвращался домой.
Леша Михайлов несколько раз бегал к Валькиной матери. Он успокаивал ее, говорил, что видел Вальку «своими глазами», что он жив, что его пригласили в гости зенитчики и угощают его там чаем или галетами.
Но сам Леша не мог успокоиться.
«Ведь это ж я виноват, – думал он. – Это я все выдумал – с этой дурацкой крепостью. А Валька даже не строил ее. Он только сегодня утром из Ленинграда приехал…»
Он уже собирался пойти на батарею и сказать, что это он виноват, а не Валька, когда в дверь постучали и в комнату ввалился сам Валька Вдовин.
– Ага, ты дома, – сказал он, останавливаясь в дверях.
– Дома, дома, заходи, – обрадовался Леша.
– Да нет… я на минутку… я не буду, – пробормотал Валька. – Кто-нибудь у вас есть?
– Нет, никого нет. Бабушка спит, а мама в очередь ушла. Заходи, не бойся.
– Лешка, – сказал Вдовин, не глядя на Лешу. – Тебя, наверно, в трибунал отправят. Судить будут.
– Меня? – сказал Леша. – А откуда ж узнали, что это я?
– Откуда узнали? А это я на тебя сказал.
– Ты?!
– Да, я, – повторил Валька и посмотрел Леше в глаза. – Я сначала отпирался. Говорю: знать ничего не знаю. А потом командир батареи говорит: «Это, наверно, такой чернявенький, с полосатым шарфом… Михайлов его, кажется, зовут?» Ну, я и сказал. «Да, – говорю, – Михайлов». И адрес твой спросил – я тоже сказал.
Леша стоял, опустив голову.
– Так, – выговорил он наконец. – Значит, и адрес сказал?
– Да. И адрес сказал.
– Ну, и правильно, – сказал Леша. – Я бы все равно сам пошел на батарею. Я уже собирался даже.
– Значит, ты не сердишься?
Леша стоял, не глядя на товарища.
– Нет, – сказал он.
Валька схватил его за руку.
– Знаешь что? – сказал он. – А может быть, тебе убежать лучше?
– И не подумаю, – сказал Леша.
Потом он взглянул на Вальку, не выдержал и тяжело вздохнул.
– Как ты думаешь – расстреляют? – сказал он.
Валька, подумав немного, пожал плечами.
– Может быть, и не расстреляют, – ответил он не очень уверенно.
До вечера Леша Михайлов ходил сам не свой. Прибегали ребята, звали его гулять – он не пошел. Уроков он не учил, отказался от ужина и раньше, чем обычно, улегся спать. Но как ни старался, как ни ворочался с одного бока на другой, заснуть он не мог. Не то чтобы он очень боялся чего-нибудь. Нет, Леша был, как говорится, не из трусливого десятка. Но все-таки, как вы сами понимаете, положение у него было не веселое. Тем более, что он чувствовал себя действительно виноватым. А мысль о том, что судить его будут в Военном трибунале, как какого-нибудь шпиона или предателя, совсем убивала его.
«Может быть, и в самом деле лучше убежать? – думал он. – Проберусь как-нибудь на фронт или к партизанам, навру чего-нибудь, скажу, что мне скоро тринадцать лет будет, – может, меня и возьмут. Пойду куда-нибудь в разведку и погибну… как полагается… а после в газетах напишут или, может быть, объявят Героем Советского Союза…»
Но убежать Леша не успел. Перед самым рассветом он забылся и задремал. А в половине восьмого, раньше чем обычно, его разбудила мать.
– Леша! Лешенька! – говорила она испуганным голосом. – Проснись! Сыночек!
– Чего? – забормотал Леша, дрыгая спросонок ногой.
– Вставай скорее. За тобой приехали, тебя спрашивают.
Леша одним махом сбросил с себя одеяло и сел в постели.
– Приехали? Из трибунала? – сказал он.
– Из какого трибунала? Не знаю, военный какой-то приехал. На мотоциклетке.
«Эх, не успел убежать», – подумал Леша.
Застегивая на ходу рубашку и затягивая ремешок на животе, он вышел на кухню.
У печки стоял высокий красноармеец в полушубке и в кожаном шоферском шлеме. Он сушил перед печкой свои меховые рукавицы. От них шел пар.
Увидев Лешу, красноармеец как будто слегка удивился. Наверно, он думал, что Леша немного постарше.
– Михайлов Алексей – это вы будете? – сказал он.
– Я, – сказал Леша.
– Одевайтесь. Я за вами. Вот у меня повестка на вас.
– Ой, батюшки-светы, куда это вы его? – испугалась Лешина мать.
– А это, мамаша, военная тайна, – усмехнулся красноармеец. – Если вызывают, значит, заслужил.
У Леши не попадали в рукава руки, когда он натягивал свое пальтишко. Мать хотела ему помочь. Он отстранил ее.
– Ладно, мама. Оставь. Я сам, – сказал он и почувствовал, что зубы у него все-таки слегка стучат и голос дрожит.
– Взять с собой что-нибудь можно? Или не надо? – спросил он, посмотрев на красноармейца.
Тот опять усмехнулся и ничего не сказал, а только покачал головой.
– Поехали, – сказал он, надевая свои меховые рукавицы.
Леша попрощался с матерью и пошел к выходу.
На улице у ворот стоял ярко-красный трофейный мотоцикл с приставной коляской-лодочкой.
Еще вчера утром с каким удовольствием, с каким фасоном прокатился бы Леша Михайлов на виду у всей деревни в этой шикарной трехколесной машине! А сейчас он с трудом, еле волоча ноги забрался в коляску и сразу же поднял воротник и спрятал лицо: еще, не дай бог, увидит кто-нибудь из соседей…
Красноармеец сел рядом в седло и одним ударом ноги завел мотор. Мотоцикл задрожал, зафукал, застучал и, сорвавшись с места, помчался, взметая снежные хлопья и подпрыгивая на ухабах, по знакомой деревенской улице.
Ехали они очень недолго. Леша и оглянуться не успел, как машина застопорила и остановилась у ворот двухэтажного каменного дома. У ворот стоял часовой.
Леша огляделся и узнал этот дом. Когда-то здесь был детский сад.
«Это на Островах, – сообразил он. – Вот он, оказывается, где трибунал-то помещается…»
– Вылезай, Алексей Михайлов. Пошли, – сказал ему красноармеец.
«Ох, только бы не заплакать», – подумал Леша, вылезая из кабинки и направляясь к воротам.
Часовой попросил у них пропуск.
– К полковнику Шмелеву, – сказал Лешин сопровождающий и показал повестку. Часовой открыл калитку и пропустил их.
В большой накуренной комнате, где когда-то помещалась, наверное, столовая детского сада, было сейчас очень много военных. Были тут и летчики, и зенитчики, и моряки с береговой обороны. Были и красноармейцы, и офицеры. Кто сидел, кто стоял, прислонившись к стене, кто расхаживал по комнате.
– Погоди минутку, я сейчас, – сказал Леше его спутник и скрылся за большой белой дверью. Через минуту он вернулся.
– Посиди, отдохни, тебя вызовут, – сказал он и ушел.
Леша присел на краешке скамейки и стал ждать.
Вдруг белая дверь открылась и из нее вышел Лешин знакомый – тот самый старший лейтенант, командир новодеревенской батареи. Он увидел Лешу, узнал его, но ничего не сказал, нахмурился и пошел к выходу.
А Леша даже привстал от волнения. Он даже не сразу расслышал, что его зовут.
– Михайлов! Михайлов! Кто Михайлов? – говорили вокруг.
– Я Михайлов! – закричал Леша.
– Что же ты не откликаешься? – сердито сказал ему молоденький лейтенант в блестящих, как зеркало, сапогах. Он стоял в дверях с какими-то папками и списками и уже целую минуту выкликал Лешину фамилию.
– Пройдите к полковнику, – сказал он, открывая белую дверь.
«Только бы не заплакать», – еще раз подумал Леша и, стараясь держаться прямо, по-военному, шагнул через порог.