Не страшно*
Один кулак –
Не дурак,
Прикинувшись селькором,
Настрочил письмишко в газету «Батрак»,
Письмишко, в котором –
Всей бедноте деревенской на страх –
Преподнес такое сообщение:
«Пастушеский прах!»
«Кулацкое мщение!»
«Кулаки пастуха излишне зубастого,
Зубастого да горластого
(Имя, фамилия,
У такой-то деревни, в лесу, на бугре),
За его постоянные усилия
Мешать кулацкой игре
Сожгли живьем… на костре!»
Вот как! Бойтесь кулацкого племени!
Грозен, дескать, кулацкий озлобленный дух!
В «Батраке», однако, по малом времени,
Отозвался письмом… сам «сожженный» пастух!
Он жив. Он находится в полном здоровьи.
Он проходит в уезде курсы коровьи.
Он будет не только хлопать бичом:
Он станет сельским коровьим врачом.
Что ж касается шутки кулацкой,
Угрозы газетной, дурацкой:
«Прикуси язычок, а то больно остер!
Не то попадешь на кулацкий костер!» –
То сколько б их ни было, богатеев бодливых.
Пастухи нынче тоже не из пугливых.
Знают крепко, порядок советский каков
Для слишком бодливых кулацких быков
Нет, пустыми тревогами мы себя не тревожим,
Что кулацкий-де бык не всегда одолим.
Любого быка – при нужде – мы стреножим,
Любому быку мы рога подпилим!
Союз «по гроб жизни»*
В итоге первой переписи населения Ватиканского государства папских подданных оказалось 450 человек.
Не государство – ерунда:
На полверсты кругом граница.
Но от него вреда, вреда!
Так много яду в нем хранится!
Фашизм подходит неспроста
К поганой папской этой куче,
И с заместителем Христа
Не зря дружит фашистский дуче,
Фашизма с папством темный брак
Свершен с расчетливым цинизмом.
У них один – смертельный! – враг,
И он зовется – коммунизмом!
Легкомысленная особа*
Она очень чувствительная,
Очень язвительная,
Очень сварливая,
Очень говорливая,
Неугомонная особа.
Радость и злоба
Перемежаются в ней
По причинам… причинам… причинам…
«Походили б вы в рынок хоть несколько дней!
Хорошо вам, муж-ж-ж-чи-нам! Ь»
Кто она?
Кто она, говорливая эта гражданка?
Простая мещанка?
Былая княжна?
Девица? Чья-либо жена?
Как зовут ее: Марья Иванна?
Дарья Степанна?
Тетя Лина
Иль Зина?
Хороша она иль образина?
Не в меру глупа иль не в меру умна?
Кто она? Кто она?
Да базарная просто корзина!
Вот та, что у магазина
Иль у лавки в каком-либо рынке
В очередях
Десятой – двадцатой такой же корзинке
Говорит… вот об этих чертях,
Из-за которых приходится…
«Мать-богородица!
То яичный был кризис весной,
А нынче – мясной,
А завтра, – что будет, я спрашиваю?
Последнее платье – из прежних – донашиваю.
А новое… Новое снится.
Не доступиться до ситца.
А до мяса… Мясной уж есть анекдот,
Вот:
Любуясь витриной прекрасной
Советской-колбасной,
Один гражданин, подтянувши живот…»
«Ах-ха-ха! Ну, откуда вы все анекдотики?..
Надорвешь прямо с вами животики!»
«А то говорят… У меня есть кузина
Беспартийная тоже корзина,
Но все знает… Кузина Зизи,
Между нами, с одним коммунистом в связи.
Ну так вот. Только вам. По секрету
Шу-шу-шу! Шу-шу-шу! Шу-шу-шу-шу!»
Про корзину базарную эту
Неспроста я пишу.
Она – несмотря, что по виду банальна
И бубнит о московском борще
И хряще,
А по сути своей она вообще –
Интернациональна.
Ее знает любая страна.
Во все времена
Она
Одна,
Все та же, все та же!
И даже
Ей, базарной корзине, посвящена
У старого сказочника, Андерсена,
Одна – очень мудрая! – сцена.
На кухне исконные,
Так сказать, проф-кухонные
Жильцы и жилички
Ведут разговор вечерком.
На полке жеманно сюсюкают спички,
Бахваляся пред котелком:
«Мы не просто – служаночки,
А по нашей родне мы – дворяночки.
Наше место – не кухня, а светлый буфет!»
Котелок им в ответ:
«Да, гражданочки!
А вот я… Котелок я простой
И хотя холостой,
Но никогда после баночки
У меня не болит голова.
Значит, трезвость моя такова».