Я не выдержала и сказала:
— Ей же не Макарий делал операцию!
Мать Марго вздохнула:
— Операция тоже от бога. И кто знает, чем бы она кончилась, операция ваша, если бы не старец Макарий?.. Без молитвы и операция не поможет.
Я ушла из больницы расстроенная, злая, такая, что готова была кусаться. Ну, если Марго пойдет молиться Макарию, пусть лучше не подходит ко мне. С ней тогда я уж не стану дружить. Пусть со своим Макарием дружит!
День сегодня тихий, безветренный, но мороз покусывает крепко и щеки и нос. Солнце кажется холодным. Золотистый воздух над улицами висит, как ледяная кисея зимы.
На дворе мороз, а в школе такая Африка, какой никогда еще не было раньше.
Да, за последнее время жарко стало у нас. И все потому, что ребята всех классов мчатся к первому месту со скоростью ракет.
В первые дни борьбы за полет в Москву можно было идти в первых рядах даже с двумя-тремя тройками, если, конечно, у класса было много пятерок и четверок, а вот сейчас, в конце второй четверти, даже четверки держат за руки и за ноги.
Еще вчера, имея три четверки, мы добрались почти до трапа ТУ-104, а сегодня нас оттеснили обратно. На третье место! Первое место по-прежнему занимают первоклашки-промокашки. За ними построился девятый «б», а мы посматриваем на Москву через спины двух классов.
Все-таки как несправедливо! В первом классе не так-то уж трудно учиться. Неужели придется отдать первоклашкам первое место? Это было бы очень и очень обидно. Да и непедагогично получается. Они же, промокашки эти, могут подумать тогда, будто умнее и старательнее их никого и на свете нет. И не станут ли они смотреть на нас, старшеклассников, как на лодырей?
Обсудив школьное соревнование на сборе, мы вынесли два решения. Одно — по пионерской линии, а другое без всякой линии. Просто мальчишки поклялись «выжать масло» из всех, кто только пойдет против товарищества, кто не будет учиться на полную мощность. Ну, девочки тоже дали слово презирать и не разговаривать с теми из девочек, кто отстанет от класса.
Да, теперь уж надо нажимать по-серьезному.
По совету каких-то «святых старцев» мать взяла Марго из больницы и привезла домой. Врачи не хотели отпускать Марго, просили оставить ее в больнице хотя бы еще на одну неделю, но мать настояла на своем и взяла Марго под расписку.
Весь класс возмутился, когда узнал об этом. Мы послали делегацию к Пафнутию, но и он ничего не может сделать.
Он сказал, что есть такой закон, по которому родители могут взять больных детей под расписку. Так же, оказывается, может выписаться из больницы любой взрослый больной.
По-моему, это очень неправильный закон и его нужно отменить. А вот как это сделать — не знаю. Да и теперь уже поздно что-нибудь делать.
Бедная Марго!
Софья Михайловна, правда, успокоила нас. Она говорит, что Марго больше всего нуждается теперь не в больничном режиме, а в хорошем, усиленном питании, и что сейчас от питания зависит многое. Чем лучше будет у нее пища, тем скорее она поправится. Но мать Марго не много зарабатывает. Где она возьмет деньги на хорошее питание?
Директор сказал:
— Немного собрано денег среди учителей. Кое-что даст родительский комитет. О питании вашей подружки не беспокойтесь.
Но как же не беспокоиться?
— Ребята, — сказал сегодня Пыжик, — все помогли Марго, все собрали деньги на усиленное питание! И учителя и родительский комитет. А мы что? Кошками поцарапанные?
— Произвести сбор, — предложила Дюймовочка. — Пусть все внесут что-нибудь из личных сбережений.
Мы стали выяснять, у кого и какие есть сбережения. И тут выяснили, что никаких сбережений никто не имеет. Правда, у Лийки нашлось шесть рублей и тридцать семь копеек, а вот у других ребят оказалось в карманах только по пятьдесят-шестьдесят копеек.
Дюймовочка сказала:
— Мы можем выделить кое-что из киношных денег. Каждому из нас дают дома деньги на кино. Да? Ну вот, если все по одному разу воздержатся от кино — тогда у нас накопятся порядочные сбережения.
— И на каток дают! — напомнила Валя. — Можно из этих денег тоже внести на дополнительное питание.
Тарас Бульба спросил, сколько нужно денег Марго.
— Хорошо бы собрать рублей сто, а еще лучше — двести или триста! — сказала я.
— А тысячу? — спросил Тарас Бульба. — Хуже будет?
Мы засмеялись.
Таких денег и во всей школе не наберешь. Тарас Бульба рассердился:
— «Ха-ха, хе-хе», — передразнил он нас, — а что «ха-ха» — и сами не понимаете! Руки есть? Ну? Какой может быть смех? — Он вытянул вперед руки и сказал сердито: — Вот он — капитал-то! Первейший в мире! Поценнее серебра и золота… Руки есть — и капитал будет! Договориться надо! Вот что! Разрешение надо взять. От директора школы разрешение!