И все из-за этой книги.
Вместо того чтобы учить уроки, я сидела и записывала разные глупости.
Потом я снова представила себе, как я встречу через несколько лет своих ребят на улице. Они возвращаются с работы, а я иду им навстречу с книжками в руках.
— Привет школьницам! — кричит Славка. — Сколько получила двоек сегодня?
Дюймовочка, конечно, заступится за меня и скажет:
— Как не стыдно обижать ребенка! Не у всех же хорошие способности. Не обращай внимания, Галочка! Вот, возьми на конфетки! Бери, бери, не стесняйся. Я теперь сама зарабатываю деньги, а тебе где же их взять?
Мне захотелось уткнуться головою в подушку и реветь до потери сознания.
Кончено! Никаких книг! Никаких записок! Больше слова не запишу в эти тетрадки.
А может, порвать их?
Порвать или не порвать?
Не зная, как мне поступить, я загадала на Мурзика. Если он мяукнет, когда я его поглажу, — сохраню записки на память, а если Мурзик ничего не скажет по-своему, по-кошачьему, — разорву.
Я подошла к Мурзику. Он лежал, развалившись на диване, подняв лапки так, будто сдавался в плен. Я погладила его… Он потянулся, показал розовый язычок и, сладко зевнув, мурлыкнул: «Мяу».
Значит, придется сохранить тетрадки. Но вот на этой, на последней страничке я ставлю загадочный, таинственный знак и записываю торжественно клятву:
Я буду самая последняя дрянь, если не исправлю отметок и если останусь на второй год. И тогда пусть презирает меня весь мир и все ребята нашего двора и нашего класса.
Клянусь!
Клянусь!
Клянусь!
Часть вторая
Вот она, моя смешная, моя глупая мечта!
Перелистывая помятые страницы, я чувствую, как щеки мои краснеют, как всю меня бросает в жар. Неужели это я писала? Все эти глупости?
Как быстро все-таки меняется человек! И как незаметно!
Когда я приехала из пионерского лагеря и пыталась надеть свое любимое голубое платье, оно затрещало по швам. Вот как выросла я за одно лето. Да и сама я очень изменилась. Даже удивительно, как изменилась. Стала гораздо серьезнее, и мысли у меня появились уже другие. Летом я читала много хороших книг, и, кажется, чтение принесло мне большую пользу. Да и вообще с переходом в шестой класс чувствуешь себя как-то совсем по-иному. Во всяком случае, я уже знаю, что теперь не буду играть ни в секреты, ни в классы, ни в пятнашки, ни в прятки. Сейчас мне интереснее проводить время среди взрослых, слушать их разговоры, советоваться с ними, спрашивать их обо всем, что в прошлом году меня совсем не интересовало. Как жаль, однако, что взрослые и сейчас еще смотрят на меня, как на ребенка. А мне ведь уже тринадцать лет. Через три года я получу паспорт, но, к сожалению, взрослые думают, будто детство продолжается и после тринадцати лет.
Тринадцать лет! Ужасный возраст! Играть с девочками десяти и одиннадцати лет мне уже не хочется. Да и они теперь не подходят ко мне. Для них я уже взрослая, и они просто стесняются меня. Взрослые же смотрят на меня как на младенца. И получается так: ты и не взрослый и не ребенок, а что-то вроде карлика с бородой из сказок Гримма.
Хотелось поговорить с дядей Васей, но его нет в городе. Он уехал на практику еще в начале лета, и мне просто не с кем посоветоваться. А за лето накопилось столько разных вопросов, на которые самой не так-то просто и ответить. Почему бы, между прочим, не открыть такие справочные киоски в городе, в которых каждый мог бы получить ответ на любой вопрос? Интересует меня, например, для чего живет человек. Я подаю письменный запрос и тут же получаю справку. По-моему, это не так глупо. Существуют же справочные киоски, где разъясняют, когда идут поезда, кто где живет, как найти какое-нибудь учреждение. Я думаю, что многим нужны справочные киоски и по всем другим вопросам.
Сегодня приехал дядя Вася. Увидела я его и подумала: что с ним такое? Он стал меньше ростом и совсем уже не таким выглядит, как полгода назад. Я не удержалась и сказала:
— А знаете, дядя Вася, вы как будто поменьше ростом стали.
Он засмеялся.
— Это ты выросла, а я все тот же. Честное слово, не обманываю. Но ты-то, ты-то какая длинная! Так вымахала за лето, что и не узнать даже.
Я разговаривала с ним целый час. Между прочим, он спросил, как подвигается моя книга о школе.
— Ты говорила как-то зимою, что пишешь книгу. Ну, и как? Хоть показала бы свое творчество. Как знать, может, живу я рядом с будущей знаменитостью, с классиком советской литературы и не подозреваю даже об этом.
— А вы смеяться не будете?