Через несколько дней все было готово. Главный химик-механик Семен Кучерявый, как прозвали его бабы за курчавую шапку волос, встал у щитков и, волнуясь, скомандовал:
— Выгоняй коров!
Доильщицы бросились в коровник. Послышались крики, щелканье кнута и взволнованные голоса:
— Но, но… Пошли, пошли!
— Эй, куда?
— Но, но, но…
Коровы, стуча рогами и громко мыча, выходили, тесня друг друга, на скотный двор.
— Все? — крикнул Семен.
И хор нетерпеливых голосов ответил:
— Все!
Семен поднял щитки. Вода с шумом вкатилась в коровник и, поднимая грязную желтую пену, погнала навоз к выходу. Однако тут же Семен увидел свою ошибку. Затопив коровник, вода встала и образовала в коровнике жидкое навозное озеро.
— Не течет?
— Ни…
— Вот те и механики! — разочарованно протянули коммунщики.
Семен почесал затылок.
— Обмишурились маленько… Надо бы скатом устроить пол, а потом и воду пускать!.. Придется переложить доски в наклон к выходу…
Переборка пола отняла три дня. Но эта работа не пропала даром. Теперь с очисткой коровника вполне справились два человека. Стоило только поднять щиток, как по стокам в коровник врывалась вода и с таким усердием прополаскивала полы, что у всех сердце радовалось. После этого оставалось согнать метлами навоз в сточную яму, дать время для просушки полов, потом сменить подстилку и засыпать в кормушки корм.
Удачный опыт с чисткой коровника водой натолкнул коммунщиков на мысль приспособить воду для чистки птичника и крольчатников.
Вскоре весь двор прорезали во всех направлениях каналы и водостоки.
Вся черная тяжелая работа по уборке конюшни, коровника, птичника и крольчатников была поручена ручью, который назвали Красный батрак.
— Хороший работник! — радовались коммунщики. — Работает как вол, а пить-есть не просит.
— И одевать не нужно!
— Благода-а-ать!
Затее коммунщиков подивились в деревне немало.
— И надо же ведь придумать такое!
Отношение к коммунщикам среди крестьян за это время сильно изменилось. Теперь уже не надо было уговаривать крестьян вступать в артель. Теперь все чаще и чаще на берег озера стали приходить мужики, как бы для осмотра хозяйства, но каждый раз все разговоры кончались просьбами, чтобы приняли в артель. Однако коммунщики решили до осени не принимать новых членов.
— Пождите немного! Или свою сбивайте артель, а к осени объединимся.
Но удивительное дело. Как только прекратился прием в артель — крестьяне переполошились и начали осаждать коммунщиков заявлениями, а получая отказ, ругались:
— Помещиками зажили! Сами в три горла лопают, а других не пущают. Где такое правило?
— Экий ты, дядя! — покачивал головой Никешка, объясняясь по этому поводу с каким-нибудь особо горячим мужиком. — Ты вот что пойми… Ну, дай, к примеру, тебе пять фунтов колбасы. Ну, к примеру, ты съешь ее. Сыт будешь, так сказать. Однако надо будет тебе после этого отлежаться малость, пока переварится колбаса. А потом можешь опять скушать такой кусок. А так чтобы: пихай да пихай в себя — это без пользы. Заворот кишок может случиться… Придешь вот осенью — наше вам-с. Пожалуйте, так сказать. Будьте любезны. А сейчас никак невозможно.
С наступлением полевых работ двадцать шесть лошадей работали в полях. На одной лошади каждую неделю отвозили в город масло, сметану и молодняк, высиженный инкубатором, а вскоре начали отправлять и лекарственные травы. С весны в артель влилась новая партия ребят, которые собирали и сушили лекарственные травы и корни, а также ловили рыбу. Мишка стал «заведующим всеми травами и корнями» и теперь нередко ездил в город, где ему приходилось беседовать с заведующим аптечным складом. В этих беседах он узнал о многом. Эти беседы помогли ему еще лучше поставить дело со сбором трав и корней.
Дела артели процветали, но это объяснялось не только тем, что все усердно работали, но главным образом тем, что в артель собрались люди с разным житейским опытом. Один на своем веку видел одно, другой — другое. Этот опыт складывали воедино с большой пользой для общего дела.