Пыжик шепнул мне на ухо:
— Священное животное пригласить бы сюда! Уж оно бы показало тут себя! Уж оно бы тут повеселилось!
Все дружно принялись угощаться, потому что после дороги всегда почему-то хочется есть. Громко похваливая все, что подавали нам, мы опустошали тарелки и с творогом, и с мочеными яблоками, и все нам казалось очень вкусным. Одна только Лийка Бегичева восседала (именно восседала, а не сидела за столом) с таким видом, будто она оскорблена слишком простым угощением колхоза. Выпячивая противно губы, она нюхала то одну тарелку, то другую, смотрела с недоумением на всех и, сюсюкая, спрашивала:
— А это что такое?
Она хотела, видимо, показать колхозным ребятам, что не привыкла к такой простой пище, а питается какими-то особенными деликатесами. Но колхозные ребята не поняли ее.
— А ты что, — спросил паренек с облупленным носом, — не все, стало быть, ешь? Животом, что ли, мучаешься? Тогда на мед навались. Мед очень полезный, когда брюхо пучит!
— Ничего у меня не пучит! — покраснела Лийка. — Я просто не привыкла к грубой пище.
— Сейчас! — подмигнул всем Вовка Волнухин. — Сейчас привыкнет! — Он придвинул тарелку с творогом к Лийке, положил в творог сметану и сказал шепотом, чтобы не слышали колхозные ребята: — Лопай! Ну? А если оставишь хоть крошку на тарелке, — намажу тебя саму сметаной! Понимаешь? Лопай и не позорь нас, не оскорбляй хозяина!
Лийка испуганно отшатнулась, но, взглянув на Вовку, поспешно схватила ложку и принялась очищать тарелку с такой быстротой, словно спешила на поезд.
Молодец Вовка! Так с этой Лийкой и надо поступать. Ведь она и в самом деле оскорбляет гостеприимных хозяев, отказываясь от их угощения. И нас подводит. Ведь колхозные ребята могут подумать, что таких Лиек в Ленинграде видимо-невидимо. И это тем более обидно, что все поданное нам на завтрак было свежим, вкусным, питательным.
Позавтракав, мы все, в сопровождении колхозных ребят, пошли на лисью ферму.
Она находилась на окраине деревни, в березовой роще. На крутом берегу маленькой речушки стояли домики-клетки с проволочными сетками вместо окон и дверей. Домики стояли друг против друга, образуя улицы лисьего города.
— Сказочный город Лисебург! — усмехнулся Пыжик, подтолкнув меня. — Верно, Антилопа?
— Ага! — кивнула я. — Ты прав, Чижик-Пыжик! — сказала я, чтобы он не называл меня больше Антилопой.
Пыжик, с удивлением взглянув на меня, кажется, понял, почему я назвала его Чижиком-Пыжиком, а поняв, растерянно пожал плечами и, смущенно покашливая, смешался с ребятами колхоза и сразу заговорил с ними о чем-то с таким оживлением, будто ради этого разговора только и приехал в колхоз.
В Лисебурге было удивительно тихо. Весенний ветер шевелил над головами голые ветви берез, и они раскачивались, поскрипывая и шурша берестой, словно жалуясь на своих невеселых соседей-лисиц.
Кое-где лежал еще снег, но на открытых местах уже зеленел брусничник. Колхозные ребята сказали нам, что брусника — единственное растение, которое даже под снегом остается в своем зеленом наряде.
Мы шли по улицам Лисебурга. И нас провожали взгляды лисиц, которые посматривали сквозь черные сетки, склонив головы набок, словно пытаясь услышать, что говорим мы. Некоторые лисы сидели спокойно и не интересовались нами. Они были такие важные, такие гордые, что Пыжик остановился перед гордецами и сказал:
— Смотри, Сологубова, до чего важные эти два лиса. Сидят, как будто в ложе, и ждут, когда поднимется занавес.
— Действительно! — сказала я. — И, между прочим, они здорово похожи на заколдованных принцев и принцесс! Все в чернобурых накидках и у всех меховые шлейфы!
Бомба захохотал.
— Ребята, — закричал он, — интересно, что у них в голове сейчас? По-моему, они смотрят на нас и думают: кажется, приехал цирк и сейчас начнется представление… А что? Покажем лисам парочку номеров?
Не успели мы обсудить этот вопрос, как, взметнув в небо ноги, Бомба встал на голову.