— Если бы тогда мы не встретили эту Слюсареву, — все осталось бы нашей тайной и никаких неприятностей у нас бы не было.
Скажу сразу: Инночка Слюсарева — самая удивительная девочка в классе. Не наружностью. Нет! Наружность у нее ничем не примечательная. Небольшого роста, худенькая, белобрысая, она отличается от всех других девочек только бровями, похожими на две запятые. Ну, и глаза еще. Они у нее такие, словно удивилась она однажды, да так и осталась на всю жизнь удивленная.
Характер у нее просто железный. Я никогда еще не видела ее плачущей. А ведь сколько пролито под крышей школы девчоночьих слез, сколько двоек тут полито горючими слезами! Если бы собрать все наши слезы в одно место, получилось бы такое слезохранилище, которое было бы вполне пригодным для лодочных соревнований. Помню, поставили ей как-то единицу за домашнюю работу, а она только хмыкнула и сказала равнодушно:
— Подумаешь! Да я сама знала, что не получу больше.
— И тебе не обидно?
— Мне? При чем тут я? Пусть переживают единицу папа и мама. Они вчера пригласили столько гостей и так долго справляли мой день рождения, что мне просто было негде и некогда готовить уроки.
Наши девочки с шестого класса, а некоторые с пятого и даже с четвертого класса, уделяют много внимания своей одежде, вплетают в косы умопомрачительные банты, устраивают немыслимые прически, прыскаются духами, стараются быть не просто чистыми, а блестящими, сверкающими, сияющими. А вот Инночка глубоко равнодушна к этому.
Я сказала ей однажды:
— Ты же девочка, а ходишь, как мальчишка. Платье у тебя помятое, ботинки нечищеные, бант торчит в косе, будто это носовой платок, а не бант.
— Подумаешь! — передернула плечами Инночка. — Что ж я, по-твоему, экспонат для выставки? У меня все чистое! И ботинки чистые, только не блестят. Ну и пусть. Я же не кастрюля, чтобы блестеть.
Как-то она измазюкала свое зимнее пальто не то в меле, не то в известке.
Я сказала:
— Зайдем ко мне почиститься. Неудобно же тебе идти домой в таком виде.
Инночка фыркнула носом:
— Вот новости! Подниматься к тебе на десятый этаж? Зачем? Прыгну с крыши в снег — и порядок! Подержи портфель.
Она подбежала к гаражу школы, залезла на крышу и сиганула оттуда в снежный сугроб.
— Всего и делов-то! — отряхнулась она. — Снег лучше всего чистит! Пошли!
Инночка ни с кем не дружит в классе, но ни с кем еще никогда не ссорилась, ни с кем не поругалась за шесть лет. А такое не часто встретишь в школе. Все ребята и дружат и ссорятся, а нередко не разговаривают друг с другом месяцами.
Учится она не хуже Тани Жигаловой. Но рассеянная до смешного. И с ней всегда приключаются какие-то истории. То она решит не ту задачку, то вообще позабудет выполнить домашнее задание, а то потеряет тетрадь, учебник или дневник.
— Ну, и потеряла, — зевает она. — Ну, и пускай. Искать не буду. Ничего хорошего в моем дневнике не было. А теперь в новом дневнике будет все по-новому. Может быть, в миллион раз лучше, чем было.
Ребята спросили ее однажды, кем она хочет быть, куда думает поступить после школы. Что собирается делать?
— Лаять! — не задумываясь, ответила она.
Мы засмеялись, но Инночка сказала с самым серьезным видом:
— Ничего смешного! Лучше меня и сейчас никто в Ленинграде не лает. Свой талант я не собираюсь зарывать в землю.
Мальчишки засвистели, стали ее одергивать (у нас всегда дергают тех, кто заврался).
— Нечего меня дергать! — сказала Инночка. — Уж я-то знаю, как нуждается в таких специалистах радио. Называются они имитаторы. По телевидению ни одна детская передача не обходится без собачьего лая. Но что это за лай? Разве так по-настоящему лают? Жалкая брехня у них, а не лай собачий. За собак краснею, когда слышу, как лают по радио и по телевидению.
А на другой день сама же смеялась над своей выдумкой.
Когда мы подошли к фонтану, Инночка, взглянув на нас, радостно закричала:
— Девочки! Несчастье! Стихийное бедствие!
Ну, не странная разве? Кричит о несчастье, а сама сияет, будто пятерку по арифметике получила.
— Какое несчастье? — кинулись мы к ней. — Что случилось?
Она протянула к нам руку, разжала ладонь, и мы увидели на мокрой ладони кожаный бумажник желтого цвета, чем-то туго-претуго набитый, почти круглый.
— Что? Что это? — взволнованно спросила Валя.
— Деньги! — просто сказала Инночка. — Понимаете? Обыкновенные деньги! Нашла уйму денег! Вот! Смотрите! — И, облизав языком губы, раскрыла бумажник.
Мы так и ахнули.
В нем было столько денег, что Марго даже взвизгнула.