Марго поспешила согласиться.
— Я лично не против, — забормотала она. — Мне так приятно даже… Холодит и… вообще. Я за вас, Пыжик… беспокоюсь… Как бы вам не простудиться…
Что за чудесный день сопровождал экспедицию!
Солнце освещало тенистые аллеи, чтобы нам удобнее было шагать по ним; облака плыли над нами, как бы желая проводить нас и посмотреть, чем кончится экспедиция; шпалеры кустарников и деревьев, покрытых веселым, зеленым пухом, стояли по сторонам, как солдаты при встрече королей, президентов и министров. В нежной клейкой листве парка возились ошалевшие от весеннего воздуха суматошливые воробьи, и они чирикали так, как могут чирикать только одни ленинградские воробьи, которые выполняют в парках Ленинграда обязанности соловьев и других приличных птиц. Подсвистывая воробьям, теплый ветер шевелил опушенные клейкою листвою кроны деревьев, ерошил зеркало прудов; вода в них искрилась под солнцем живой, сверкающей чешуей.
Экспедиция шагала по аллеям, оставляя за собой шлейф стекающей со всех воды, поливая щедро посыпанные свежим песком дорожки. Позади тащилась (именно тащилась, а не шла и не шагала) Инночка Слюсарева. Она все время останавливалась, то и дело потирала лоб, бормотала что-то под нос.
Оглядываясь назад (мне показалось, что она заболела), я вдруг увидела, как Инночка опустилась на колени и, странно жестикулируя, принялась выписывать на песке пальцем не то чертежи какие-то, не то таинственные письмена.
Я окрикнула ее:
— Э, что у тебя там?
Инночка подняла голову, а встретив мой взгляд, неожиданно захохотала, да так, что все невольно остановились, недоумевающе поглядели друг на друга.
— Чего хохочешь? — удивилась Нина. — Смешинка в рот попала?
Взмахнув руками, Инночка села на песок и принялась так хохотать, словно ее щекотали.
— Да ты что? — испугалась Валя. — С ума сошла?
— Наоборот! — крикнула Инночка и снова захлебнулась смехом. — Наоборот надо! — выкрикивала она, вытирая проступившие от смеха слезы. — Если наоборот, — тогда все понятно!
— Сошла с ума! — вздохнул мрачно Пыжик. — Я же говорил, нельзя брать на такое опасное дело всех, кто под руку попадет! Тут нужны люди с крепкими нервами. Пусть идет домой! Скажите ей!
— Ты можешь идти домой! — крикнула я. — Теперь мы одни справимся! Отдыхай!
— А вокарудотс? — снова захохотала Инночка.
— Ну и что? — подозрительно посмотрел на нее Пыжик.
Инночка, зажав одной рукой рот, чтобы не расхохотаться, и вся посинев от натуги, другую руку подняла вверх и стала писать что-то по воздуху.
Мы ничего не поняли.
— Перестань смеяться! — попросила Нина. — Говори по-человечески.
— Но я же и говорю! — развела руками Инночка. — Наоборот надо. Читайте «вокарудотс» не слева направо, а справа налево, и получится «сто дураков»!
— Она больна! — сказал Пыжик. — Отведите ее домой!
Инночка всплеснула руками:
— Неужели непонятно? Ну, тогда читайте сами! А я уже прочитала, и у меня получилось… Что получилось? А получилось: «Тащите шнурок и сто дураков».
— Розыгрыш? Да? — почему-то обрадовалась Нина. — Ну, что, разве я не говорила?
— Что ты говорила? — взорвался Пыжик. — Ничего не говорила! И зачем ты пошла с нами, — не поймет вся Академия наук.
— А что я теряю? — усмехнулась Нина.
— Что теряешь? — растерянно переспросил Пыжик, думая о чем-то другом. Глаза его стали скучными, он весь словно посерел, осунулся, ресницы его пришли в движение: то вверх, то вниз, то вниз, то вверх, будто отплывал он от неприятностей, помахивая, вместо платочка, ресницами.
— Подождите! — поднял руку Пыжик. — Одну минутку! Во-кару-дотс! — он присел, поспешно начертил на песке это дурацкое слово, провел по нему пальцем и грустно вздохнул. — Правильно! Сто дураков! — И, взглянув на нас, захохотал так, словно боялся заплакать. — Ха-ха! — выжимал он из себя веселый смех, глядя на всех невеселыми глазами. — Так я же давно догадался, что это розыгрыш! Эх, вы!
— Догадался? — усомнилась я. — Тогда зачем же ты…
— А затем! — Пыжик оскалил зубы, как Джульбарс. — Для интереса! Вот зачем! — И вдруг лицо его повеселело, глаза заблестели, радостная улыбка раздвинула губы. — Ну, сто дураков! Ну, хоть двести даже! Ну и что? Ну, а дальше? Тайна-то ведь не раскрыта? Нет! Мы же все равно еще не знаем, кто разыграл нас! И почему именно нас, — тоже непонятно. Значит, — он сделал паузу, молча посмотрел на всех и решительно надвинул кепку на нос, — я остаюсь! Выясню все… один! Если никто не останется!