— А что десятые? Что десятые? — петушился Славка. — Ого, не знаем мы этих десятых, что ли? Там что, по-твоему, двоечников нет? Сколько угодно! И каких угодно! Даже железобетонные имеются двоечники.
Так одни подбадривали всех, а другие сеяли панику, пугая трудностями соревнования.
Всех больше, конечно, кричал Бомба. Ему бы только пошуметь! Хоть по какому угодно случаю. Он такой шумный, такой взрывчатый. Настоящая Бомба.
— Поднажмем! — кричал он, взгромоздясь на парту и размахивая портфелем. — Вспомним наших славных предков и вместе с ними скажем твердо: «Ребята, не Москва ль за нами?»
Разошлись мы в боевом настроении.
В классе творится что-то невероятное. Все так горячо обсуждают поездку в Москву и так кричат о первом месте, что я боюсь, как бы не занять нам последнего места.
Первым уроком была сегодня история.
Чисто выбритый, весь точно отутюженный, в класс вошел Николай Лукич. Солнце сверкнуло на его зеркальных ботинках, вспыхнул белый как снег воротничок. В классе запахло табаком и одеколоном. Николай Лукич очень похож чем-то на директора, но хотя он и похож, а все-таки совсем другой. Директор нравится мне за то, что говорит с нами, как со взрослыми, а Николай Лукич — за то, что понимает нас, как детей.
— Ну, — опустился на стул Николай Лукич, — пошумим немного или совершим небольшую прогулку в средние века?
— Совершим! — засмеялись в классе.
Николай Лукич никогда не начинает урока, как другие учителя, а как-то незаметно от разговора о погоде, о школьных делах, с рассказа о том, что он только что видел на улице, переходит к рассказу о том, что было давным-давно, когда еще и наших бабушек-то не было на свете.
И говорит он так, что его нельзя не слушать. Каждое слово Николай Лукич произносит ясно, будто вбивает в голову. Он никогда не заикается, не подбирает слова. Они сами так и текут, так и текут. А ты сидишь и чувствуешь, будто несет тебя на лодочке из фраз, покачивает на волнах, и вот уже перед тобою поднимаются каменные замки с острыми шпилями, по берегам мчатся всадники, закованные в латы, на городской площади клубится черный дым костров; мы слышим крики людей, которых жгут за то только, что они не верят в разные глупости. На уроках Николая Лукича девочки нередко плачут, а мальчишки кусают губы, но иногда класс дружно хохочет. Это бывает тоже часто. Николай Лукич так забавно рассказывает о средневековых нравах и суевериях, что просто невозможно удержаться от смеха.
Но сегодня не было в классе ни тишины, ни обычного интереса к уроку. Николай Лукич и сам заметил скоро, что слушают его вполуха.
— Что-нибудь случилось? — спросил он. — Почему сегодня так рассеянны благородные рыцари и дамы?
Мы засмеялись. И как-то сразу наладилось все по-прежнему в классе. Таня Жигалова сказала:
— Мы так переживаем, Николай Лукич… Поездку в Москву переживаем… То есть не поездку даже, а полет… На ТУ-104! — И рассказала все о подарке Тупоркова.
Николай Лукич сказал, что он сочувствует нам, и обещал помочь отличникам по истории подтянуться по другим предметам.
Все как будто шло хорошо. Но многих ребят смущала история с запахом мудрости. Ведь нашей пятерке могли простить испорченное платье, если мы сами честно признаемся директору и сами же уплатим Лийке стоимость платья, но если директор сам узнает, что это наша работа, — мы получим тогда по четверке за поведение, и, кроме того, Пафнутий будет презирать нас за бесчестность и трусость.
Вот если бы мы знали наверняка, что наше признание не подведет класс, пятерка отважных сегодня же пошла бы и призналась во всем. Ну, а вдруг наше признание повредит классу?
Пыжик предложил сегодня Лийке деньги за испорченное платье, но Бегичева повела гордо носом и сказала, что ее родители могут купить Пыжику несколько костюмов и они не крохоборы, чтобы из-за какого-то платья поднимать историю.
— Меня, — сказала Лийка, — возмущает только ваше поведение. Как блудливые кошки ведете себя! Боитесь признаться! — Она повела носом и, подумав, сказала: — Впрочем, ваше признание сейчас будет слишком дорого стоить классу… Я не о себе говорю… Я-то и сама могу слетать в Москву, но тут же товарищество.
И зачем только мы придумали запах мудрости?
Запишу странный сон, который мне снится теперь чуть не каждую ночь.
То я бегу куда-то по зеленому лугу, то взбираюсь на высокую гору, а за мною мчатся папа, мама, директор, Бомба, Таня Жигалова и отважные. И все они кричат, свистят, гукают: