– Так. Ты уже, конечно, тут как тут. Слушай, Тарас, ты можешь не болтать о том, что слышал, до поры до времени? Пока, понимаешь, то да се…
– До поры-времени могу, – сказал Тараска твердо.
Но пора да время наступили для Тараски тотчас же, как только он оказался за дверью кабинета. Правда, сперва он ре-шип быть верен обещанию, которое дал начальнику. Ему было даже лестно, что вот, скажем, идет он, пионер Тарас Бобунов, совершенно обыкновенный с виду и не всеми даже в достаточной мере уважаемый, идет – и никто не знает, какой важной, может быть, даже государственной тайной он облечен. Прошли навстречу двое ребят из верхнего лагеря. Прошли, бедняги, даже не подозревая о том, что знает он, Тарас. А принц тем временем едет!
Но вскоре тайна эта стала прямо-таки лезть из него. Тайна стала чесаться в ухе, корябаться в горле, как ни откашливался Тараска. Она сушила губы, которые приходилось то и дело облизывать языком. А языку было уже совсем скверно. Он так и елозил во рту, каждую минуту грозя сболтнуть что-нибудь такое, что даст вырваться на волю подслушанному секрету.
В конце концов Тараска сдался и, влекомый тайной, направился в свою палатку номер четыре. Здесь жили самые закаленные, самые дружные пионеры, заслужившие право обитать в палатках на берегу, а не в парковых дачах.
Волна на море была в этот день большая, и ребята не купались. Мальчишки занимались своими делами. Одни что-то мастерили, другие решали у входа в палатку кроссворды, третьи играли в шахматы на скамье возле палаток.
– Ну, ребята, – начал Тараска (голос его таил что-то совершенно необыкновенное), – если обещаете без шума, грома, тарарама и вытерпите помолчать до поры до времени, я вам такое сейчас скажу, что закачаетесь. Только это секрет, предупреждаю.
Никто даже не посмотрел на Тараску. Все продолжали заниматься своими делами. Только кто-то, находившийся в палатке номер четыре, буркнул оттуда:
– Хо! Можно себе представить!
– Пожалуйста, считайте меня трепачом. – Тараска повернулся к палатке.
– Мерси вам за разрешение, мы и без того считаем, – послышалось из-за брезентовой стенки.
– Да пожалуйста. И звонарем.
– Тоже учтем, – донеслось из палатки.
– И Тарасконом, Тарантасом, как хотите.
– И это нам известно, – неумолимо ответствовала палатка.
– А теперь вот вы все убедитесь раз навсегда, что я говорю только правду.
Тараска твердил все это в стенку палатки, но сам косил глаза назад, туда, где сидели ребята.
– Может, хватит тарахтеть? – Ярослав Несметнов, самый солидный из пионеров четвертой палатки, поднял голову от шахматной доски, на которой он только что дал мат своему партнеру.
– Вы же сами не даете сказать, – взмолился Тараска. – Так вот имейте в виду: у нас будет жить принц. Из Джунгахоры.
Тут и те, кто только что лениво посматривал на Тараску, отвернулись.
– Силен! А короля не ожидают?
– Нет, батька его, король, уже давно помер. Я у Юры-вожатого спросил. А королем у них царствует брат старший. А он сам еще принц пока наследный.
– Ишь ты, наследный… Где же это он наследил? Слава Несметнов тем временем снова расставлял шахматные фигуры на доске, готовясь к следующей партии. Мальчишка, читавший на пороге соседней палатки, оторвавшись от книги, с насмешливым недоумением поглядел на Тараску. Вообще особенного шума, грома, тарарама не получилось. Если бы Тараска сообщил, что приехал младший брат знаменитого вратаря Льва Яшина, ожидаемый в лагере уже не первый год, хотя кое-кто из маловеров уверял, будто у Яшина вообще нет брата, – вот тогда бы шума было куда больше.
– Ну и что с того, что принц? – охладил Тараску Слава Несметнов. – Ну и пусть поживет себе на здоровье. Жалко, что ли? У них там небось насчет пионерлагерей не очень-то.
– Цаца какая – принц, что с того? – поддержал его партнер.
– А он, что ли, виноват, если принцем родился? – упрямился Тараска.