Вечером бродил по городу.
Необычайно быстро для гуляющей публики движутся по тротуарам густые толпы рабочих, работниц, служащих, шумной смехотливой молодежи. Трещат клубы, кино, театр, сады. Горят высокие электрические фонари. Голосом простуженного бронтозавра ревёт радио.
Столица. Столица громадной, богатой, живой страны.
Чёткими силуэтами, математически точные, неизбежные стоят дома. Между ними белые стволы берёз кажутся привидениями из детской сказки, кажутся выбеленными извёсткой. Вдали над прудом — реки в городе нет — на холмах тёмный зубчатый лес. Я видел, как медленно поднялась из него наивная вятская луна. Она казалась ненужным забытым привеском.
Если случится: однажды вечером луна не решится вылезти на небо, — свердловчане не вспомнят о ней.
Ночью в комнате было открыто окно. Сон прерывали настойчивые гудки.
На железной дороге, на заводах работа не стоит никогда.
Второй день сидим в Свердловске.
Если до вечера деньги из Ленинграда не придут, на пароход из Тюмени мы опоздали.
С утра отправили в издательство телеграмму, чтобы выслали телеграммой-молнией.
Не могу понять, чего не хватает на свердловских улицах? А чего-то очень привычного для глаз…
Вчера деньги так и не пришли. Валентин грозится взорвать Ленинград.
Сегодня раздобыл где-то половик и шьёт себе из него штаны. Для тайги, говорит, лучше нет.
Следующий пароход из Тюмени — только через четыре — пять дней.
Четвёртый день в Свердловске. Послали яростную телеграмму в Ленинград.
Вечером Валентин примерял новые штаны. Они серо-чёрно-красного цвета и с бахромой. Каждая штанина — что чурбан. Валентин похож в них на помесь пугала с ковбоем.
Если послезавтра не выедем, наверняка пропустим ещё пароход. Тогда придётся отказаться от мысли попасть на Конец Земли.
Попалось в руки «Полное географическое описание нашего отечества» — «настольная и дорожная книга для русских людей». Выписывали из неё сведения о тех местах, что придётся нам проезжать, к себе в записную книжку.
Пятый день. Семь раз бегали в почтамт.
Я наконец понял, чего привычного для глаз недостает свердловским улицам: на них нет пьяных.
Тут сухой закон: все пивнушки закрыты.
Решили завтра выезжать без денег. Потом напишем книжку: «На конец света с гривенником в кармане».
В справочном на почте новая служащая.
— Из Ленинграда? Есть.
Валентин вздрогнул и переменился в лице.
Вдруг новая служащая тоже переменилась в лице.
— Ах, что я наделала! Я не должна была говорить вам. Ленинград перепутал шифр. Деньги не могут быть выданы, пока не придёт справка. Это тайна.
Тайна не остановила нас. Мы разыскали самого главного заведующего и пробились к нему в кабинет. Мы предъявили наши документы, объяснили положение и просили немедленно выдать деньги.
Самый главный заведующий отказал нам: ответственность, тайна.
Валентин предложил:
— Посмотрите нам внимательно в глаза.
Самый главный заведующий посмотрел, улыбнулся — и выдал деньги под расписку.
Вечером мы уселись в вагон на Тюмень.
Только перевалили Урал, в вагоне повисло сочное сибирское «язви».
Утром степь началась и болотца в ней, и рощицы — колки. Увалень-парень, сибиряк — сосед наш — на каждой станции выскакивает и что-нибудь покупает.
На одной купил круглый, здоровенный огурец.
— Яблок нашенский!
На другой — длинную бутылку фруктовой воды.
Высосал всю, рот ладошкой утёр.
— Ну, как?
Сплюнул только.
— Дрянь! совсем слабая.
На третьей подошел к газетчику.
— Журналы есть?
— Есть: «Борьба миров», «Вокруг света»…
— Ерунда! Фантастика!
Взял «Безбожник» и больше уже не выскакивал на остановках: читал взасос, вслух, по складам.
Ночью — Тюмень.
Получили багаж — и на ломовике на пристань.
На пристани узнали, что пароход пойдёт только завтра в ночь. Ещё сутки пропадают зря!
Устроились в гостинице.
По Туре и по Тоболу живут Татара,
ездят в лодках и на конях