Татарки устроили на берегу настоящий базар. Продают петухов, масло, яйца, ягоды. Берут нарасхват: на пароходе нет буфета.
«Жорес» даёт долгий гудок и один короткий.
Никто не торопится.
Молодёжь в трусиках лихо скачет с обрыва в воду, ныряет, плавает.
Пароход стоит ещё час. Второй гудок.
Пассажиры с берега подтягиваются на борт. Веселей пошли грузчики:
— Бойся!
Шарахает от них народ, даёт дорогу.
Молодайке в овчинном тулупе понадобилось вот: проскочила вперёд по сходням.
Высокий грузчик в рубахе дикого цвета двинул, будто невзначай, плечом.
— Бойся!
Куда там — бойся! Молодайка давно уж брык с мостков и плавает по грудь в воде. Тулуп раздулся пузырём, не дает потонуть. Хохот.
Достали баграми.
Третий гудок. Пошли.
Через полчаса молодайка — во всём сухом на баке у развешанного полушубка.
Высокий в дикой рубахе тут же вьётся.
— Гражданочка, смени гнев на милость, выстирай рубашечку. Самим недосуг.
— В воду пхать досуг был?
— По случайности…
Не отстаёт парень. Молодайка ему:
— Да поди привяжи к колесу, к плице-то. До другой остановки так выполощет — и стирать не надо.
— Вот спасибочко, надоумила! На первой же привяжу к плице.
Скоро «Жорес» опять подходит к берегу. Стоит недолго.
Вечереет. Речная мягкая тишина, простор, праздность располагают к мечтам.
— Уток тут, видать, будет здорово, — говорит Валентин. — Высадимся — пощёлкаем. Нашим ленинградским за всю жизнь столько не набить.
— Ещё бы, — соглашаюсь я. — И потом что-нибудь мне непременно попадётся очень интересное. Может быть, какой-нибудь совсем новый вид птиц.
— Для пользы науки, — бормочет Валентин.
Речная мягкая тишина, простор располагают к музыке.
На юте бренчат гусли. Седые бородачи уставились тяжёлыми глазами в воду, глядят, как убегает из-под кормы пена — назад, в прошлое. Тянут вполголоса:
Запевают в салоне первого класса.
Запевают на баке.
— «О баядера, я пленен красотой!» — поют в салоне. На юте тянет бородатый хор:
— «Эх, эх, да герой!» — кроют с бака молодые голоса. На юте дотягивают:
А уж на баке новую грянули под гармошку:
И только в салоне под аккомпанемент вконец раздрызганного пианино все тот же сладенький стон о красоте танцовщицы-баядерки.
Громкий рёв «Жореса» прерывает музыкальные упражнения пассажиров.
После остановки у высокого грузчика с молодайкой происходит короткий разговор:
— Ладно выстирало?
— Тьфу! На вот, получай в подарок.
И он швыряет на палубу два жалких лоскутка дикого цвета.
— Говорила тебе: стирать не придётся…
Проснулись на следующее утро, — «Жорес» топает по Тоболу. Те же берега, но река пошире. На остановках пароход заворачивает уже носом к течению.
Луга по берегам. На высоких куполах стогов сидят орлы. Надменно поглядывают по сторонам.
У нашего окна — кучка оживлённых парней в пиджаках. Быстрый, непонятный мне татарский разговор. Но выхлёстывают из него знакомые слова:
— … развитие политическое йок…
— … заём индустриализации бар…
— … партейная ячейка бар…
В половине второго вдали показался высокий берег, белый кремль на нём, белая высокая колокольня.
В два подошли к Тобольску.
В «Настольной и дорожной книге» сказано:
«Тобольск расположен на двух террасах правого, нагорного берега р. Иртыша, близ впадения в него р. Тобола.
…Вблизи город не представляет ничего привлекательного, особенно в своей подгорной части: здесь сосредоточивается беднейшая часть населения… Все губернские учреждения находятся на горе, куда ведут два подъёма: один — для экипажей, другой — для пешеходов, с лестницей до 906 ступеней.
…В 1708 году Тобольск назначен был губернским городом Сибирской губернии, в которую входила вся Сибирь… С перенесением управления Западной Сибири в Омск было изменено направление главного почтового Сибирского тракта, от которого Тобольск остался в стороне. Это весьма чувствительно отразилось на экономическом состоянии города».