Дальше они ехали молча.
Валентин чувствовал какое-то дикое отчуждение от Таниры. Она убийца, и в то же время в душе и даже в телесной оболочке рождалось какое-то потаенное стремление к ней, какой-то потаенный сдвиг, как будто она сама была тайной.
Танира смотрела на него добродушно и со снисхождением. Скоро подъехали к огромному зданию.
— По-нашему это дворец, — сказала Танира.
— Довольно мрачно для дворца, — проговорил Валентин.
Но они прошли через охрану, через другую охрану, через коридоры, пока не попали в роскошную не то спальню, не то кабинет. В этой комнате было три дивана, большие кресла, круглые столики, совсем как до конца мира. В кресле уютно и мрачно сидел Фурзд. Перед ним был не круглый стол, а длинный прямоугольный столик и рядом диван. Жестом он пригласил сесть Таниру и Валентина. Никаких угощений, никаких проявлений симпатии, все сухо и как-то мрачновато, гостеприимство в чем-то выражалось, в чем-то, но мрачновато.
Танира на своем языке представила Валентина.
— Да, я именно с ним хотел поговорить. Ты переводи быстрей и точней, — сказал он Танире.
— Дочь Вагилида знает свое дело.
Фурзд взглянул на нее:
— Да, дочь Вагилида, — он качнул головой. — Мой первый вопрос. Что самое страшное пережил в жизни этот человек, пришедший к нам, как ты говоришь, и Вагилид говорит то же самое? Это человек, пришедший из доисторического человечества до конца мира. Так ведь? Он пришел оттуда, где еще было много времени до конца мира, так ведь? Но что же он пережил самое страшное?
Танира перевела, но Валентин немного растерялся. Его время, конец XX — начало XXI века, было относительно спокойным. Конечно, случались всякие перестройки, в том числе криминальные, но это теперь показалось Валентину такой мелочью по сравнению с тем, что он пережил здесь.
Он вздохнул и ответил:
— Самое страшное я пережил в раннем детстве, когда познал, что существует боль и обман. Я узнал это сразу. — Валентин немного запутался. — Я имею в виду, в первый раз, когда мне причинили боль и меня обманули. Мне было три года.
Танира вздохнула:
— Это трудно перевести, Валентин, но я постараюсь. Три года — это не тот срок для наших людей, им будет непонятно. Ладно, переведу.
Она перевела. Фурзд захохотал:
— Только и всего? И это было самое страшное? Мой первый вопрос: какие мировые события этот пришелец из доисторического периода пережил, что ударило его в голову, перевернуло?
Валентин пролепетал что-то, и Танира перевела это невнятное по-своему.
Фурзд поморщился.
— Непонятно. Более ясно спрошу: как он перенес вторжение демонов на землю?
Танира вздрогнула и сама ответила:
— Он жил немного раньше. Он ничего не знает об этом.
— Хорошо. Но как он вообще расценивает воздействие бесов на жизнь людей?
Валентин запнулся и пробормотал, что не знает.
Фурзд удивился:
— Что, он не знает? Ладно, как он относится к ним конкретно?
Валентин растерянно ответил, что не понимает вопрос.
Фурзд впал в некоторое раздражение. Наконец он вытаращил глаза.
— Что, он хочет сказать, что ни разу в жизни не видел черта?
Валентин, ничего не соображая, стыдливо ответил, что не сподобился, не видел.
— Он что, идиот? — спросил Фурзд у Таниры.
Танира, пытаясь выйти из положения, стала объяснять Фурзду, что Валентин Уваров жил в особое время, когда даже фрагментарные проявления в видимой жизни самых разных параллельных сил, в том числе и демонов, были затруднены и сведены к минимуму.
— Был такой период? — изумился Фурзд.
— Был. Довольно короткое время, но для жизни человека хватит, — объяснила, как могла, Танира.
Фурзд не мог поверить и только разводил руками.
— До этого периода — до Троянской войны и ранее — все было нормальным, — быстро лепетала Танира, — потом невидимый мир проявлялся только косвенно, но убедительно. Выпадает только этот временной период, по разным причинам это время иногда называют периодом научного материализма, порой прагматизма и здравого смысла.
Фурзд захохотал так, что чуть не свалился с кресла.
— Ну тогда понятно, почему погиб мир, — наконец сказал Фурзд.
Танира всполошилась.
— О нет, о нет! Глупость людей не причина конца мира, Фурзд! Этот период потом кончился. Причина конца мира настолько драматичная и глубокая, что даже мой отец не знает ясно, что произошло.
— Хорошо, Танира, успокойся. Плевать на конец мира, — Фурзд грузно пошевелился в кресле, — я хочу спросить этого младенца о том, что он знает о золотом периоде высших сновидений?