Гаврило Прокофьич. Ура! (Выпивает.)
Лобастов. Желаю здравствовать! (Выпивает.)
Иван Прокофьич. Леонид Сергеич! извините, я встать не могу, но… но… вы будьте свидетели… (Отпивает немного.)
Разбитной. Господа! мне очень приятно будет засвидетельствовать перед князем о тех чувствах искренней преданности, которые я нашел в вас. Поверьте, господа, что для сердца начальника дороже всяких почестей, дороже всех богатств сердечное расположение подчиненных. Нет сомнения — и история нам доказывает это с последнею очевидностью, — что все сильные государства до тех только пор держались, покуда в сердцах подчиненных жили чувства любви и преданности. Как скоро эти истинные, основные начала всех благоустроенных обществ исчезали, самые общества переставали быть благоустроенными. Я говорю это, господа, здесь потому, что нигде в другом месте слова мои не могут иметь такого смысла. Здесь я вижу почтенного патриарха, удрученного годами, старого воина, принявшего грудью не один удар во имя любви к отечеству, и, наконец, юношу, полного надежд и веры в будущее… И все эти лица, и маститая старость, и увенчанная розами юность — соединяются в одном общем чувстве преданности к любимому начальнику… Господа! мне приятно от лица князя изъявить вам полную его признательность! Господа! я пью за здоровье любезнейшего нашего хозяина! (Подходит с стаканом к Ивану Прокофьичу и жмет ему руку.) Иван Прокофьич! да даст вам податель всех благ все, чего вы сами для себя желаете! да продлит он вам век для того, чтобы вы могли на долгие времена следовать влечению вашего доброго сердца и отирать слезы сирых, лишенных крова… (Выпивает.)
Гаврило Прокофьич. Ура! (Пьет.)
Лобастов (в сторону). Ловко подпустил! (Громко.) Поцелуемся, брат Иван Прокофьич!
Целуются.
Иван Прокофьич (растроганный). Леонид Сергеич! я… я не могу… не в силах выразить… Гаврюша! (На ухо Гаврилу Прокофьичу.) Шкатулку принести!
Гаврило Прокофьич уходит. Доложите его сиятельству, что я жизнью готов… (Кричит.) Шампанского подать!
Лобастов. Ай да старичина! Вот как расходился!
Гаврило Прокофьич (с шкатулкой в руках). Сейчас, дединька, вот возьмите сперва шкатулку.
Иван Прокофьич вновь отпирает шкатулку и считает деньги.
Иван Прокофьич (подавая деньги Разбитному). Вот, Леонид Сергеич, малая лепта от трудов моих! Сколько могу, сколько сил моих хватает…
Разбитной (кладя деньги в карман). Поверьте, Иван Прокофьич, князь сумеет оценить…
Сцена XIТе же и Фурначев.
Фурначев принадлежит к разряду тех людей, которых называют солидными. Он большого роста, с приличным чину брюшком, ходит прямо, говорит медленно и с достоинством; выражение лица имеет начальственное. При появлении его в лице Ивана Прокофьича разливается самодовольствие.
Фурначев (останавливается в дверях и говорит за кулисы). Скажи, братец, моему кучеру, чтоб он ехал домой и доложил Настасье Ивановне, что я доехал благополучно. Да сей час же чтоб и воротился. (Подходит к Ивану Прокофьичу.) Как вы себя сегодня чувствуете, папенька? (Целует у него руку.) А у меня Настасья Ивановна что-то сегодня расхворалась… А! ваше превосходительство! Леонид Сергеич! Сейчас встретил я по дороге Доброзракова, и он сообщил мне утешительную весть, что ваше здоровье, папенька, весьма удовлетворительно… дай бог! дай бог! я всегда был того мнения, что болезненное состояние самое неприятное… не нужно ни богатств, ни почестей, если человек не пользуется первым благом жизни — здоровьем!
Лобастов. Это уж последнее дело!
Иван Прокофьич. Что ж ты не скажешь, чем Настасья-то Ивановна нездорова?
Фурначев. А ее болезнь, папенька, вам известная-с. Вчера с вечеру, должно быть, покушала… так, знаете, ночью-то даже дыханье остановилось.
Иван Прокофьич. Да ты бы не давал ей есть-то.
Фурначев. Нельзя, папенька, нельзя-с. Пробовал уж я, да только время напрасно потратил, а время, вы знаете, такой капитал, которого не воротишь. Всякий капитал воротить можно, а времени воротить невозможно.
Разбитной. Скажите, пожалуйста, Семен Семеныч, вы не были сегодня у князя?
Фурначев. Не был, Леонид Сергеич, не был, потому что не имел чести быть приглашенным.
Разбитной. Странно! а он хотел вас просить… знаете, вчера был пожар, погорела вдова с детьми… что-то много их там… княжна очень интересуется положением этих сирот.
Фурначев. Это наш долг, Леонид Сергеич, отирать слезы вдовых и сирых, это, можно сказать, наша священная обязанность… Я не об себе это говорю, Леонид Сергеич, потому что у меня правая рука не знает, что делает левая, а вообще…