Подтянулась Москва,
погрознела,
город
в руки оружье берет;
за великое
общее дело
в полный рост
ополчился народ.
Воротник
украинской рубашки,
козырек
полотняной фуражки
подровнялись,
построились в ряд,
незнакомец –
стал близок как брат.
Сотни
самых профессий сидячих
взяли на плечи
бремя войны;
разбираться
в военных задачах
добровольно
желают они.
Бухгалтерия –
рядом с ученым,
с лаборантом –
бок о бок монтер;
сердце в сердце,
потоком сплоченным
люди строек,
прилавков,
контор.
Будто что-то
тебе помогает,
если рядом с тобою –
шагает
человек,
тебе ставший сродни,
разделяющий
вровную дни.
Посмотрите в глаза
этим людям:
их упорная дума
строга, –
всем напором,
всей тяжестью будем
нажимать
и давить на врага.
Здесь никто
от испуга не прячет
под подушку
лица своего.
Бой
не нашею волею начат, –
нашей славой
закончим его!
Облетай по шеренгам
команда:
«Рота, смирно!
Повзводно вперед!»
Это двинулась с места
громада,
это –
город оружье берет!
12 июля 1941 г.
Ночной патруль
Пока Москва
обнесена
ночного сумрака стеною,
пока, усталая, она
объята сном и тишиною, –
огромный город
тих в ночи,
как наработавшийся
улей.
И только
светятся лучи
ночных
недремлющих
патрулей.
Курантов
смолк последний звук.
Затихли рынки
и вокзалы,
трамваи
свой замкнули круг…
Спешит
прохожий
запоздалый.
Куда он
направляет шаг?
Где запоздал?
Чего желает?
Внезапно вспыхнувший
впотьмах
его
фонарик освещает.
И света
тоненькая нить
на вас
свой луч
пытливо бросит,
и – документы
предъявить
вас
голос вежливый
попросит.
И если
мирный гражданин
спешит домой
своей дорогой, –
поторопись!
Но ни один
враг
не минует
кары строгой!
Сторожевых частей
войскам
немало
ведомо примеров,
как охраняется
Москва,
им
свой ночной покой
доверив.
Змеей
не проползти беде
под человечьим
зорким взглядом, –
везде
войска НКВД
ее
к земле
прибьют прикладом.
И мышью
ей не проскользнуть:
из мрака выловивши,
ярок
везде ей
перережет путь
внезапно вспыхнувший
фонарик.
Ни наших рук,
ни наших пуль
не обойти
уловке вражьей:
ночной
сторожевой патруль
повсюду
бодрствует на страже.
И, пробираясь
из засад,
изловленный
ночным патрулем,
поднимет руки
диверсант
под пристальным
бессонным дулом.
Плеснет
серебряная трель,
осветятся
сияньем лица…
Спокойно стой,
великий Кремль!
Спокойно отдыхай,
столица!
Со всех застав,
со всех концов,
на миг
не сморенные снами,
следят
глаза твоих бойцов
за промелькнувшими тенями.
Не проползти змеей
беде
под человечьим
зорким взглядом. –
ее
войска НКВД
прибьют
к земле
тугим прикладом!
1941
Полет пуль
Ребенок вдали закричал:
«Не надо, не надо, не надо!»
Пронзительный крик отвечал
на то, чему сердце не радо;
На то, чему чужды зрачки,
и губы, и руки, и ноги;
разодрано время в клочки
стенаньем воздушной тревоги.
Вот так начиналась война,
пред нею – все звуки не громки:
качнется квартиры стена,
и рухнут на плечи обломки.
Ударит тяжелый снаряд,
размечет железо и камень, –
и старые стены горят,
нетронутые веками.
Все стало непрочным, как дым,
и думалось горестно людям:
«Умрем или победим!»
Мы этих времен не забудем.
Потом мы привыкли к войне
и стали носить ее имя,
и стали, обычны вполне,
детали ее – бытовыми.
Набухши ее молоком,
дыханьем ее ядовитым,
мы взгляд устремляли мельком
к обманам ее и обидам.
Мы стали до губ тяжелеть
под всем, что на сердце сгружалось.
Железо ли надо жалеть?
Железо не знает про жалость!
И только на душах налет,
как бы от гранильного шлака,
ее непомерных тягот,
ее несводимого знака.