Я тоже свои давненько не нашивал. Однажды попробовал надеть по случаю приглашения в школу, но меня упрекнули в переполненном трамвае: «Ну куда, куда прешь? Ты мне своими железками всю кофту изорвешь. Снял бы ты их, что ли… Хватит уже…» И я снял и вот который уже год больше не прикасаюсь к ним.
Думается, что с упразднением прежних боевых наград излишне поторопились. Спешить с этим не следовало еще и потому, что скоро, совсем скоро не останется на земле России ни одного ее прежнего защитника и все само собой образуется без насилия и обид. Как говорится нет человека, нет и проблем…
Держу в руках свою упраздненную «Красную Звезду» {110}, хочу понять, чем она провинилась перед временем… Наверно, тем только, что пятиконечна и цвет ее бордов. Но бордовость эта вовсе не большевистская, не злокачественная, как мерещится устроителям новой жизни. От нее веет не холодом эмалевой омертвелости, а теплом и все еще живой полнотой некогда пролитой крови, будто и теперь еще готовой сбежать каплей с любого луча. В глубине же ее бордовости, как и прежде, таится мерцающее лучезарье… Она, эта бордовая звездочка, не возбуждает во мне никаких других ассоциаций, кроме памяти о заснеженных окопах, ночном посвисте пуль, лицах фронтовых собратий, деливших со мной котелок, распростертую шинелку, горсть патронов или огрызок карандаша, чтобы написать домой солдатский уголок. А еще вспоминаются их могилы, отметившие фронтовой путь до берегов туманной Балтики.
На моей «Красной Звезде» выбит номер: 1724559. Наверно, получали ее и после меня. Это был массовый, поистине всенародный орден. Как же праздновать День нашей Победы, если сами регалии этой победы, олицетворяющие собой свершенные подвиги и пролитую кровь, подверглись упразднению?..
Ведь сперва надо пошить новый государственный мундир, а потом уже крепить к нему вновь заведенные ордена. А не вешать наспех отшлифованные кресты и их вариации на френчи прежнего совармейского кроя: получается несерьезно, самостийно, как-то по-махновски.
Охота поскорее вырубить все красное, пятиконечное иногда приводит к грустным курьезам.
Ну вот пример. Всемирно известный композитор Георгий Свиридов является уроженцем Курской области. Еще цел его домишко на окраине провинциального Фатежа, бывшая приходская школа при Нижне-Троицкой церкви, куда потом, уже при советах, ходил учиться мальчик Гоша. Потом он стал знаменит, и куряне с гордостью и почтением избрали отрывок из свиридовской сюиты «Время, вперед!» {111} для позывных областного радио. Но вот пришли иные времена, и прекрасную, утверждающую и зовущую вперед, к благим делам и творчеству музыку Свиридова ретивые преобразователи народной жизни признали слишком пафосной, задорно-большевистской, мало пригодной для нового, «демократического» умонастроения. И позывные композитора-классика заменили на никуда не зовущие, приторно-елейные звуки заурядного местного вальса.
Сила общественных привязанностей и традиций — не авральное мероприятие, не одноразовая акция, не горячая страда по выкашиванию дурнотравья. Для изменения форм государственности мало одного захвата власти. Для этого требуется по крайней мере три неоспоримые вещи: время, средства и трезвые головы. Отсутствие одного из этих компонентов ведет к хаосу. И он действительно воочию угрожает российскому обществу.
Его отторгающее воздействие в первую очередь испытывают на себе ветераны. Прежде всего это изнуряющие, доводящие до чувства собственной заброшенности и ненужности пенсионные неурядицы. Неуютно ветерану в любой очереди, на вокзале, в переполненном транспорте, в собесе, в ЖЭКе… Во многих этих заведениях ему могут нагрубить, унизить, заволокитить или спровадить вовсе, и ему нужно все время быть настороже перед витающей в воздухе недоброжелательностью и держать руки по швам, ибо пожаловаться на произвол некому: «Не нравится, говорят, подавайте в суд». Но какой же суд престарелому и чаще всего больному человеку?..