. . . . . . . . .
хотите, возьмите пример в поэзии. Возьмите Гёте в сцене Гретхен перед иконой:
. . . . . . . . .
есть ли что-нибудь хуже рифм в этой великолепной молитве? Это — единственная вещь в смысле наивности и правды! Но попробуйте исправить фактуру, придать ей более правильности, более изящества, и все будет испорчено. Вы думаете, что Гёте не мог писать лучших стихов? — Он не хотел, и тут-то он доказал свое удивительное поэтическое чутье. Есть некоторые вещи, которые должны быть выточены; есть другие, которые имеют право и даже обязаны не быть отделанными под страхом казаться холодными. В языках немецком и английском дозволяется неправильность рифмы, как и стиха; в русском же языке дозволяется только неправильность рифмы. Это его единственная возможность в поэзии показываться в неглиже.
В заключение скажу: я думаю поступить в духе русского языка, оставаясь непоколебимым относительно стиха и позволяя себе иногда некоторые свободные отношения к рифме. Дело чутья и такта».
Наблюдения А. К. Толстого верны и ни капельки не устарели по сей день.
Блок, так же как и Гёте, не хотел, чтобы излишне звонкая рифма, привлекающая внимание, помешала главному, — тому, что уже вошло в стихи.
Пушкинская рифма — полная рифма. Но это — «глазная» рифма. Она не рассчитана на чтение вслух. Это показал Крученых в двадцатых годах в известной работе «500 новых острот и каламбуров Пушкина». Но за 50 лет до Крученых Алексей Константинович Толстой указывал на необходимость организации рифмовки, связанной с звучанием слова.
Эти замечания сохраняют всю свою силу до настоящего времени. Начало двадцатого столетия в русской поэзии вопросам рифмовки отдало много внимания. Благозвучность, напевность, музыкальность стихотворной строки, достигаемые полной рифмой, находят наиболее яркое выражение в стихах Бальмонта.
Бальмонт, несмотря на свою одаренность, все же не имел достаточного поэтического вкуса.
Это — конечно — искусственное, чужое поэзии.
Как бы то ни было, Бальмонт был главным выразителем рифмы — напевности, строфы благозвучной.
В борьбе с Бальмонтовской рифмой возникла рифма Маяковского — типичный пример утверждения мнемонической роли рифмы:
И книжка Маяковского «Как делать стихи» и статья Асеева «Наша рифма» — одинаково трактовали вопрос рифмы, как новинки, необычности — находя эту необычность в составной рифме или в упражнениях типа «электрический», «вычерчивать».
Молодые лефовцы даже занимались рифменными заготовками и снабжали ими старших товарищей.
Заготовка рифм, о которых так пекся Маяковский, преследовала цель поразить слух читателя, влезть в читательскую память с помощью необычайного словосочетания, небывалых рифм.
«Обязательно стараться зарифмовать важное, основное слово», — писал Маяковский.
Именно в мнемонических качествах рифмы Маяковский видит главное. Отсюда и требование новизны, необычайности, отсюда и работа над составной рифмой.
Рифме отдано большое внимание, хотя она и не участвует в создании стихотворения, а используется из «заготовок».