По дороге в кухню Мария прошла через другие комнаты — для хозяина, для хозяйки, для спанья, для одеванья, для купанья и даже через такую, где, по ироническому замечанию Лисси, полагалось только играть в пинг-понг. Но там висела карта полушарий со всеми морями — единственное, перед чем остановилась Мария.
— Что такое? — спросила Лисси, в виде исключения позволив себе удивиться. — Я вам показываю одну за другой самые шикарные вещи, а вы тут вылупили глаза на какую-то чепуховину!
Вернувшись к своему рабочему столу, Мария в первый раз спросила себя, чего, собственно, ей нужно в этом доме. Вопрос напрашивался сам собой, потому что в доме не видно было никого из его обитателей. Сейчас, в одиннадцать часов, в квартире никого нет. Когда Мария пришла сюда в девять часов, все несомненно были еще дома; но все они неслышно ушли. «Викки и знать не желает, что я здесь. Курт, конечно, спит, запершись в одной из комнат. Чего же мне здесь надо?»
«Я должна посылать деньги, — опять подумала она. — Будет еще труднее, чем на хуторе. Тут люди гораздо меньше считаются со мной. Да, у меня ребенок от одного из здешних, но почему? Он также мог бы у меня быть от кого-нибудь из живущих в другом этаже, и самое скверное, что всё так случайно. Этажом выше тоже играют в пинг-понг? Я так же могла бы ненавидеть другую, как ненавижу Викки!»
Она испугалась и перешагнула через ненависть. «Я — с Куртом, она — с Минго, каждая делала что хотела!» Мария твердила это вслед за Викки, хотя не верила ни единому слову. «Для нее это было столь же нежелательно, как то для меня», — терпеливо повторяла Мария, хотя она еще в клинике почувствовала, что Викки лжет. Но что пользы было ненавидеть? «А не могу ли я отомстить сейчас, в этой комнате с окнами на двор, куда никто не заходит? Отомстить — но кому, за что и как?» Если Викки так долго оставляла ее одну с целью лишить ее мужества, то эта цель была достигнута. В заключение Мария подумала: «Я всегда была лишь мячом в руках у других и должна им остаться!»
Пробило половину первого, — она прождала уже лишних полчаса, пора дать грудь ребенку.
— Фрейлейн, вам же полагается завтрак! — крикнула ей вслед Лисси, когда Мария уже бежала вниз по лестнице.
После перерыва было как будто то же. В столовой никаких следов, что здесь недавно ели. Откуда-то из дальней комнаты вдруг зазвучал голос, но вскоре не осталось сомнений, что он исходит из радиоприемника. Голос сообщал о погоде и бирже, но его прервали на полуслове. В столовой вдруг зажглось электричество, и адвокат Бойерлейн собственной персоной подошел к шкафчику с ликерами.
Он стоя выпил рюмку, значит он или работает один в кабинете, или же решил подкрепиться для разговора, который ждет его там. Мария настойчиво вникала во все происходившее в доме, потому что все имело к ней касательство. С другой стороны, она не верила этим людям, что они и вправду не интересуются ею. Они только делают вид. Самый любопытный из них потянулся к рюмочке только ради того, чтобы кинуть взгляд на Марию. Он проделал это так же быстро и ненарочито, как вчера на улице, чтобы удостовериться, что дорога ему открыта. Не из тех он был людей, которые подвергают себя превратностям случая и остаются без прикрытия! Он умел кидать такие взгляды, что и не почувствуешь, как они тебя настигнут. Он как будто смотрел одним уголком глаза, между тем как взгляд шел, змеясь, из другого, но и то не наверно.
Нос у синдика смело торчал надо ртом, содержавшимся в образцовом порядке. Напротив, щеки были у него большие и дряблые, но это не умеряло впечатления легкости. Он так ловко нес свое тело, что тучность, казалось, была создана умышленно, комизма ради, для привлечения симпатий общества — равно как и буйная шевелюра вокруг лысинки. Мария отчетливо чувствовала, что он нравится множеству женщин. Пока он пил, она думала, что может спокойно за ним наблюдать. Но вдруг он посмотрел ей прямо в лицо и спросил:
— И вам рюмочку, фрейлейн?.. Нет? Ну не надо.
Он удалился пружинистой походкой, оставив на прощание улыбку, полную глубокой иронии, — улыбка Лисси рядом с нею блекла.
Мария уже складывала свое шитье, когда показалась, наконец, Викки. Она сказала шепотом:
— Я только что вернулась. Что он делал?
— Включал радио и пил ликер.
— Он ничего не искал? Нет? Он больше всего любит искать.
Вперемежку с этими словами она говорила громко:
— Фрейлейн, болеро непоправимо испорчено. Зря кромсать материю — в такое время! Впрочем, раньше я никогда не взяла бы вас шить. Завтра я еще попробую, как у вас пойдет. А дальше я рисковать не могу!