Снова шепотом:
— Это говорится только для него.
— Он, я думаю, не так глуп.
— Отнюдь нет. Он прирожденный следователь. Я вечно должна изобретать всякие штуки, и он их раскрывает. Так я сохраняю свежесть нашему супружеству. Кстати, я хочу взглянуть на твоего ребенка. Ступай вперед, я тебя догоню на машине. Тогда Игнац будет подозревать меня совсем в другом.
Пройдя два квартала, Мария в самом деле получила возможность подсесть к своей приятельнице в шикарный автомобиль. Пока шофер придерживал дверцу, Викки говорила:
— Значит, фрейлейн, материя у вас дома? А вы не заставите меня утруждаться зря?
Когда дверца захлопнулась, она объяснила:
— Он тоже на жалованье у Игнаца.
Госпожа Цан редко чувствовала себя столь осчастливленной с тех пор, как миновала благоприличная пора ее жизни. Она не могла провести госпожу директоршу в салон, так как мебель ее прежней гостиной была теперь распределена по всей квартире. Тем не менее все последующее разыгралось в хорошей, неплохо обставленной комнате.
— Если госпоже директорше угодно, я принесу малютку. Я отлучалась только на четверть часика. Малютка оставался в это время в самых верных руках.
— Где? — спросила в ужасе Мария, когда хозяйка была уже за дверьми. — У швейцарихи? Или у голландок?
Она рассказала, что те собой представляли.
— Твой ребенок не может здесь оставаться, — решила Викки. Она немного подумала. — Или вот что, я должна поглядеть на голландок.
Они, кстати, вошли вслед за госпожою Цан, и все женщины окружили Марию, взявшую ребенка на руки.
— Я в нем заинтересована лично, — объявила Викки. — Он мой крестник. Я хочу, чтоб за ним был надежный уход, мать работает не на дому.
— Мы всегда тут, — заверили голландки и госпожа Цан.
Мария возмутилась.
— Что это значит? Я каждые два часа прихожу его кормить.
— С этим тебе следует покончить, Мария, хотя бы ради того, чтобы сохранить фигуру.
— И малютке уже четыре месяца.
— Неполных три, фрау Цан. И я кормлю его сама.
— В этом больше нет нужды, фрейлейн.
Хозяйка просто поддакивала Викки, потому что у «госпожи директорши» были, по-видимому, свои основания. Обе голландки тоже кое-что подметили и пустились в спор с госпожою Цан о том, какое помещение лучше подходит для ребенка — кухня или мастерская портних. Голландки вообразили себя победительницами, подчеркнув, что их две и хоть одна из них всегда сторожит квартиру.
— А госпожа Цан часто отлучается, потому что ходит молиться.
Та возразила, что без этого ей никак невозможно, ибо, к сожалению, есть люди, которые ее преследуют.
Довольно, спор перешел на личности! Викки без стеснения выслала трех дам.
— Мария, — начала она, но сразу запнулась.
Ребенок лежал в кроватке распеленатый, потому что было хорошо натоплено, и сучил ножками, смеялся, плакал, Викки почему-то ломала руки над ним.
— Ты видишь, Мария? Это Курт, но Курт здоровый — сильный, здоровый Курт, нечто такое, чего и быть не может, сказка! — Она и впрямь глядела на Марию сквозь слезы. — И это создала ты, Мария?
Ответа не было, потому что мать была потрясена разбудившим ее ударом. В ее мечтах сын был для нее маленьким Минго, теперь же она внезапно столкнулась с правдой — да, на одно мгновение она целиком узнала в своем творении Курта. Ее это так же взволновало, как и Викки. В это мгновение Мария через ребенка почувствовала не только брата, но и сестру. Конечно, Викки любит ребенка!
У Викки не так-то легко навертывались слезы на глаза. Мария никогда не думала, что она вообще способна плакать. В ней пробудилась надежда на сближение с этой другой женщиной. Пожать руку! Объясниться! Но через минуту все прошло, и Викки, не давшая слезам бежать по накрашенному лицу и потому нагнувшаяся, чтобы они падали наземь, — Викки, подняв глаза, встретила в Марии только холод. Она сказала так же равнодушно:
— Отличный внешний вид бывает порой обманчив. В мальчике могут все-таки сказаться задатки Курта. Знаешь, когда мальчик попадает под полицейский надзор, то первопричину надо иногда искать в том, что у него с малых лет болели уши. У нас, женщин, это иначе, но мужчинам вообще нельзя пускаться в приключения, особенно если у нас с ними ничего нет, а они все-таки слишком к нам добры.
— Чего ты, собственно, хочешь? — спросила Мария.
— Ему скоро понадобится самый бдительный уход. В доме нужен врач.
— Кто будет его оплачивать?
— Я, конечно.
— Ты не мать.