— Курт уже знаком с портнихой? — Он выпалил вопрос, точно пулю пустил, — в манере Кирша.
Викки сперва рассмеялась. Потом погрузилась в задумчивость. Если ее Игнац был далеко не полностью знаком даже с первой частью истории, как мог он сразу установить связь между Куртом и Марией? Викки глядела на своего толстого мужа снизу полузакрытыми миндалевидными глазами. Догадывается ли он, что все ограбление было затеяно с целью создать ей, Викки, блестящую внешность для бала журналистов, на котором она и подцепила синдика? В первый раз ей пришло на ум, что он, может быть, и догадался, а может, и нет и что ее Игнац непроницаем.
Далее, от него, по всей вероятности, осталось скрытым, что у Марии ребенок от Курта, и все, что с этим связано. Тем не менее при виде Марии ему, очевидно, открылись какие-то возможности, — Викки сама не понимала до конца какие. Временами она боялась Игнаца.
Наугад и только для самозащиты она сказала:
— Курт редко бывает дома. К тому же девушка не в его вкусе.
— В последнем я позволю себе усомниться. Досадно, однако, что я не встречаю его ни здесь, ни в своей конторе. Зато мне сообщили, что он опять пристрастился к скачкам.
— Кирш — величайший лгун! Клянусь тебе жизнью…
— Твоя мать здорова? Видишь ли, игра приводит к интересным знакомствам, а в прошлый раз, в деле с ограблением, знакомства сыграли свою роль. Предположи, что Курт не знал бы никого из того круга, — не было бы у нас ни синего камня, ни Кирша…
Викки подумала: «…Ни бала, ни меня» — и добавила мысленно: «Ни Марии».
— К чему, собственно, был твой вопрос о портнихе? — спросила она.
— Да так, ничего особенного. К чему, скажем, тот же синий камень? Ни к чему. Но у кого-то он должен же быть. Вернее сказать — не пойми меня ложно, — его владелица (ее зовут Адель Фукс, она деловая женщина) должна рано или поздно получить его обратно. Шутка слишком затянулась. Она найдет его где-нибудь в доме, — но у кого окажется удобнее всего? Не у тебя же и не у меня. Свои интересы нам ближе всего, — настолько у меня еще варят мозги.
Бойерлейн в это время складывал салфетку, посмотреть на Викки он не мог.
— Понятно, — сказала она деловито.
Затем они оба сложили губы трубочкой, поцеловались и поблагодарили друг друга за обед. Теперь Мария на самом деле удалилась. Она мало что расслышала и еще того меньше поняла.
— Синди плётно набиль свой зелюдоцек, — засюсюкала Викки.
— А Нутхен узе готова! — лепетал ее супруг.
— Теперь Нутхен хочет посидеть четверть часика со своим милым, верным, образцовым муженьком.
— На тебе! — Он достал бумажник. — До самого главного никак не доберешься. Ветьно извой дейать деньги, дейать деньги!
— Курт умнее. Сидит в тотошке и подтасовывает выигрыш.
— Милый юноша мог бы отдавать часик-другой семье. Из-за него происходят иногда веселые разговорчики, вроде сегодняшнего. Скажи ему — слышишь, Путхен? — скажи ему, что Кирш все знает, да к тому еще присочинил больше, чем может доказать.
Адвокат Бойерлейн потоптался на пружинных ногах, переступая с пятки на носок, и вышел.
Его жена позвонила, явилась Лисси. Пока та убирала, Викки сидела неподвижно в будуаре и думала. Когда она услышала шаги, уже поздно было обернуться: брат поцеловал ее сзади в открытую шею.
— Ага, бродяжка! — сказала она. — Обеда ты уже не получишь.
— Мне нужна только вода и полотенце.
— Господи! (У него был черный подтек под глазом, который он не мог открыть.) Ударили? Кто?.. Лисси! Воды! Салфетку!
Он сел, сестра и горничная самоотверженно захлопотали вокруг него.
— Один приятель — деловое знакомство, — пояснил Курт. — Я выиграл. Всегда кто-нибудь должен выиграть. Парень не желал с этим считаться. Я не могу раскрыть глаз, однако не хотел бы я быть сейчас на его месте. Он две недели пролежит в больнице.
— Ты герой!
— Нет, серьезно!
— Ну да, серьезно.
Сестра видела его таким, каким он был, — с его бахвальством и со всем прочим, — и все-таки он был ее героем. Других Викки находила только смешными.
Она его уложила, оправила ему подушку и сменила компресс.
— Можете идти, Лисси. Скажите портнихе, чтоб она оставалась на кухне. Мне действует на нервы, что весь день кто-то сидит рядом и слышит каждое слово; окончательно утрачиваешь личную жизнь, — добавила она, когда горничная ушла.
Курт заметил:
— Правильно! У нас есть личная жизнь.
Викки между тем сама пошла проверить, удалилась ли Мария. Потом вернулась.