— Сильно болит, любимый? Или мы можем поговорить?
— Ты сегодня обедала с синдиком? Только ли обедала? Если вы как раз сегодня были в такой отвратительной близости…
— Оставь свою ревность! Я имею больше оснований: у тебя ребенок.
— Что это доказывает? — бросил он шутливо.
— Во всяком случае, он есть. Это твой ребенок, он тут, и он принадлежит той женщине. Он не должен оставаться у нее. Я не желаю. Если я чего-нибудь захочу, то не на шутку.
«Дальше идти не надо — пока что», — подумала она.
Брат насторожился.
— Ты любишь моего ребенка? — Он увидел, что глаза ее увлажнились, и сам растрогался.
— Будь у меня возможность, ребенок был бы твой. Ведь это мальчик, да? Ты бы им гордилась, Викки!
— Полное сходство! — проговорила она сквозь рыданья. — И глупая толстуха мать! Какое ей дело до твоего ребенка? Она исполнила свое назначение и должна уйти с дороги! — Викки заговорила грудным голосом, взволнованным и красивым.
Ее страстность доставляла брату глубокое удовлетворение, хотя в то же время и пугала его.
— Будь осторожна! — попросил он.
Но Викки его успокоила.
— Ребенок уже все равно что мой. Почва подготовлена. Я могу приходить к нему когда хочу, пока мать сидит здесь.
— Если и мне можно сказать свое слово, Викки, лучше отправь Марию обратно в деревню. У меня неприятное чувство, когда она сидит в соседней комнате и вечно с нами. К чему это? Хоть домой не приходи!
— Успеется. Во всяком случае, я не хочу ее выпускать. Я спокойна только тогда, когда могу нащупать ее рукой. — Викки подумала даже: «коснуться губами».
— Ты, должно быть, страшно ее ненавидишь. Из-за меня? Не стоит, Викки.
— Ты скоро поймешь, как она может нам пригодиться.
Викки перешла ко второй части — к внушенному Бойерлейном замыслу. Она присела на кушетку, легкая и нежная, склонясь над обвязанной головою брата.
— Что нового у Адели Фукс? Я спрашиваю, милый, потому что тебе, может быть, грозит опасность.
Он вскипел.
— Что ты узнала?
— Ничего определенного. Но тебе самому это не кажется?
— Если ты намекаешь на Кирша, к нему я привык. Вчера ночью умер муж Адели. Кирш, конечно, отправил труп на вскрытие.
— А что, если в нем найдут яд?
— Не найдут. Я не способен на убийство. Сколько бы меня ни уговаривали, я бы все равно… Не могу я жениться на Адели, как бы ни хотелось мне получить ее кафешантан.
— А что если Адель… Ты не допускаешь мысли, что она с Киршем заодно против тебя?
— Именно об этом-то я и хотел поговорить с тобою, Викки. Отсюда и мой распухший глаз. Один парень хотел от меня выведать, где синий камень. Молодчик несомненно был подослан Киршем.
— Но ты не…
— Выдать это? — ответил он, улыбнулся насмешливо своим единственным глазом и быстро, на короткое мгновение, приклонил голову к плечу сестры. Когда он поднял глаза, на ее вскинутой руке покачивался на цепочке синий камень.
— Он тут, у нас, — нежно сказал Курт без тени удивления. — Я знал, в нужную минуту он отыщется. Могу я передать его Адели?
— Лично?
— Ага, значит — по почте. Тогда у Кирша не будет против нас никаких улик. Главное, она получит его обратно. Адель — хорошая женщина.
— Ты хочешь сказать: самая зловредная баба, с какой тебе доводилось встречаться. Она получила свои драгоценности и все-таки не дает мне покоя из-за синего камня, который принес мне счастье!
Викки сдерживала слезы, совсем иные, чем те, о ребенке, — такими она не хотела плакать. Вместо того она говорила раздраженным голосом маленькой девочки; Игнац принял бы это за обычную шутку. Но она была глубоко серьезна, и брат утешал ее.
— При первой возможности я снова принесу тебе камень, Викки. Но сейчас Адель должна его получить. Ты знаешь, она в деловых вопросах ужасно дотошна. В чем другом старуха даже не лишена сердца, но тут оно у нее молчит. Ты, право, окажешь мне величайшую услугу. Теперь я могу совсем иначе подойти к Адели. Угрозами больше ничего не вытянешь.
Говоря, он старался снять камень с сестриной руки, но Викки пригнула палец.
— Я никогда не понимал, почему ты так дорожишь этой вещью, — заметил Курт.
— Талисман, — сказала она.
— И ради вещицы, которая приносит счастье, ты рискуешь свернуть себе шею?
— Я не могу жить, не рискуя свернуть шею, — призналась она. — Я еще буду реветь, что отдала синий камень. Не надо бы его отдавать, невзирая на Кирша и синдика.
— У тебя остается Мария, на предмет сворачивания шеи. Она тебе сослужит ту же службу.