— Что ж, веселитесь! — ответила она и вернулась к своей косметике. Она нервничала, хотя и была, как обычно, очень мила. Заметив, в каком она состоянии, брат и сестра вышли. Инга с Брюстунгом остались одни.
Он смотрел, как она «делала» свое лицо, и думал, что Инга слишком прекрасна; во всяком случае слишком прекрасна для конторы концерна. Да и для него самого, пожалуй. Черты и формы этого белого, полного овального лица были так своеобразно хороши, что прохожие, взглянув на нее, невольно останавливались. Брюстунг замечал, что у мужчин при виде Инги, ее походки, всего ее облика появлялось на лице выражение боли. Может быть, он лишь один из них и его удел — навеки остаться в их толпе?
— Почему вы так долго занимались этим? — спросил он, указывая на туалетные принадлежности, которые она отодвинула от себя. Он любил ее — и его вдруг осенила догадка. И он сам же ответил на свой вопрос: — Не потому ли, что вам грустно?
Она испугалась и бросила на него недоверчивый взгляд. Но тут же — он ясно это видел — ей стало безразлично, догадался он, какая у нее печаль, или нет. Она была с ним любезна и кротка, и это не предвещало Брюстунгу ничего доброго. Она даже сама спросила у него — раз уж он оказался таким чутким — о том, что ее мучило.
— А бывает с вами так… когда чувствуешь, что вот-вот сделаешь то, чего делать не хочешь, не хочешь…
Брюстунг взглянул на нее и понял, что ее гнетет. Он был спокойный мужчина, а она, как бы он ее ни любил, — в конце концов всего-навсего слабый пол. Вечно захваченная, вечно побуждаемая одним и тем же. Он сказал сурово, хотя и полным любви голосом:
— Да, бывает. Но если, скажем, я сегодня вечером потеряю над собой контроль и сделаю то, чего делать не следует, то буду дисквалифицирован.
Она склонилась головой на свои прекрасные руки, на каждую из них падало по золотистому локону. В глазах ее светилась какая-то неотвязная мысль.
— Если действовать всегда по правилам спорта… — начала она.
— Именно по этим правилам и надо действовать, — ответил он решительно.
Но она отнюдь не была в этом уверена.
— Вам хорошо… У вас все проще. Вы еще много раз будете бороться. — Она говорила медленно, с частыми паузами. — А у меня теперь единственная возможность выиграть и выйти из состязания победительницей, — сказала она с иронией и отчаянием. — А не то вся жизнь будет сплошной гонкой… как бы это сказать… бегом по раскаленной дороге… по дороге, которая сожжет меня. — В последних словах звучало уже одно отчаяние.
Последовала долгая пауза.
— А остановка возможна только у него? — спросил Брюстунг.
— Да, только у него, — подтвердила она страстно.
Он наклонился к ней.
— И никогда — у меня? — произнес он с отчаянной мольбой.
Она вскочила и отшатнулась. Так неожидан был перелом в тоне этого спокойного человека.
— Я люблю тебя! — вскрикнул он, склонив голову и тяжко дыша. — Я люблю тебя, не отдавайся ему! Тебе будет плохо, и оба мы потеряем все. И это будет непоправимо ни для меня, ни для тебя, — говорил он задыхаясь. — Все кончено. Сегодня я не пойду на ринг.
Но она осталась благоразумной.
— Что вы, Брюстунг! А мировой рекорд? Из-за женщины вы готовы поступиться успехом! Я сама деловая женщина, я служу и никогда не откажусь от этого ради мужчины. Так нельзя, надо рассуждать по-деловому. А не то явятся другие… — В дверь постучали Сузанна и Эрнст. — …и нас вытеснят.
V
Марго и Эмануэль спустились на три этажа ниже и вошли вместе. Шаттих был неприятно удивлен. Но досаду свою он облек в форму общих сентенций.
— Равноправие женщин завоевано с большим трудом, — сказал он сморщившись. — В двадцатом веке женщина сама за себя отвечает, — добавил он, неприязненно оглядывая сопровождавшего Марго супруга.
— Господин Шаттих, — обратился к нему Эмануэль.
Тот удивился еще сильнее. Разве он для этого нахального мальчишки — не господин главный директор? Не рейхсканцлер? Да у него есть, наконец, и докторский титул. Он раздраженно, рывком, запахнул на животе свой шелковый цветастый халат.
— Господин Шаттих, я пришел вместе с женой чисто случайно. У меня к вам дело.
— Господин Рапп, так, кажется ваша фамилия? Вы служащий нашего концерна? По делу, говорите вы?
Извините, вы не имеете права вести деловые переговоры.
— Только потому, что его фамилия Рапп? — спросила Марго.
— Нет, сударыня, — сурово ответил Шаттих, — потому, что он наш служащий. Концерн не вступает в деловые отношения со служащими, это было бы нарушением порядка и дисциплины. Да и что он мог бы нам предложить?