— И вас это не интересует? — спросила Марго. — Вчера вы проявили больше любопытства.
— Вчера?
— Да, в больнице.
Вид у Шаттиха был преглупый. Но вдруг он все сообразил — все сразу.
— Бомба! Я хочу сказать — круглый сверток! Такой тяжелый! Ясно, что там был не шоколад! И вы так боялись его обронить, — видно, опасный предмет. Что это за сверток? — резко спросил он.
Вместо нее ответил Эмануэль:
— Изобретение. Большое дело.
— Может быть, ядовитый газ? Тогда проваливайте, молодой человек. Мой концерн не интересуется ядовитыми газами. Он уважает договоры и не поставляет военного снаряжения.
— Нет, это не ядовитый газ.
— Значит, попросту шарлатанство? — спросил Шаттих.
Эмануэль вспылил, как с удовлетворением отметила про себя Марго.
— Если я вам кое-что и принес, господин Шаттих…
— Будьте любезны именовать меня полным титулом!
— Ваше превосходительство, — Эмануэль расшаркался, — ваше превосходительство, вероятно, уже догадались, что изобретатель не я, а некое близкое мне лицо.
— Тогда подождем, пока ваш тесть самолично обратится ко мне.
— Как угодно вашему превосходительству, — сказал молодой человек, берясь за шляпу.
— Начнем работать? — спросила Марго, бросив на шефа многозначительный взгляд. По выражению лица своей секретарши он сразу понял, что сделал чудовищный промах. Ведь ему, как директору, полагалось доводить до сведения концерна все существенные новости. Упустить человека, который принес ему изобретение главного инженера Бирка? Да, но действительно ли Бирка?
— Господин Рапп! — окликнул Шаттих, и Эмануэль, мешкавший сколько было возможно в дверях, тотчас вернулся.
— Вам неизвестно разве, господин Рапп, что изобретение вашего тестя так или иначе принадлежит концерну?
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Эмануэль.
Марго тоже быстро обернулась к Шаттиху.
— Он использовал для работы нашу аппаратуру.
— То есть как это? — переспросила Марго.
— Ясное дело. К его услугам были наши лаборатории со всем их оборудованием.
— Ничуть не бывало. Отец работает над своими изобретениями дома. Разве не так, Марго? Его кабинет завален всевозможными приборами.
Шаттих удовлетворенно кивнул.
— Он наш служащий и может пользоваться нашими лабораториями. Этого достаточно.
— Да в ваших лабораториях и нет технических средств, нужных для изобретения взрывчатых веществ, — выпалил Эмануэль.
Шаттих сердито кивнул.
— Взрывчатое вещество — вот как!
Дети беспомощно взглянули друг на друга. Они выдали свою тайну. Проболтались.
Шаттих повеселел, но все так же строго продолжал:
— Значит, старина Бирк изобрел взрывчатое вещество! С сожалением отмечаю, что, когда я вчера был у него, он утаил от меня эту новость.
— Вы возводите обвинение на тяжелобольного человека! — возмутилась Марго.
— Опять не то. Я его ни в чем не виню. Но я имел право на большее доверие лично ко мне. А впрочем, пусть делает со своей тайной все, что ему угодно. Продать ее он не может.
Эмануэль вдруг переменил тон на мальчишески наивный.
— Господин Шаттих! Конечно, я поступил неразумно, придя к вам вот так, запросто, — вы оказались в более выгодном положении. Я просто хотел узнать, сколько же концерн предложит добровольно.
— Не ваше дело. — Лицо бывшего канцлера стало напряженным, как бывало во время важных исторических переговоров. Он уперся кулаком в круглое бедро. — По условиям найма изобретатель обязан предоставить свое изобретение фирме, у которой он служит. Мы регистрируем изобретение, на наше имя выписывается патент, и мы же реализуем его.
— А изобретателю — шиш?
— Он может рассчитывать на премию, иной раз — на повышение по службе. В данном случае, поскольку Бирк мой старый друг, я, конечно, замолвлю за него словечко.
— Чувствительно вам благодарен, ваше превосходительство. И в свою очередь разрешу себе вам ответить!
Эмануэль начал спокойно, но под конец расшумелся. То, что он услышал, казалось ему неправдоподобным, чудовищно подлым. Впрочем, опыт подсказывал ему, что чем подлее, тем правдоподобнее. И кричал он не столько от негодования, сколько от ужаса. Марго делала ему знаки, умоляла замолчать. Она готовилась броситься между ними, если бы он кинулся на Шаттиха. От Эмануэля можно было ожидать всего, ей была хорошо знакома эта бледность, эти взбухшие на висках жилы.