— Свинья! — прошипел Курт. — Это он в пику мне. Ставит мне на вид, что у Марии есть моряк и тот осмеливается ее бить. «А она смеет бить меня», — добавил он про себя; его корчило от бешенства.
Нина положила руку на его вздернутое плечо.
— Курт! Если вы подумаете, так вам это все безразлично. Мой мальчик, ты и меня хотел обидеть, а я все-таки желаю тебе добра. Да, у нее есть моряк, и ради него она на многое способна. Кому и знать, если не тебе? По ней ничего и не увидишь, как ее вдруг прорвет. Руки прочь, Курт! Скажи это каждому, кто замыслит что-нибудь против Марии!
Нина и сама сняла руку с его плеча, и предостережение запечатлелось тем сильнее. Курт на этот раз сразу остыл в своем бешенстве.
Адель провозгласила:
— Вторая строфа!
Хор грянул сам собой; подошел к этому времени и балет и тоже подхватил:
Слышно было даже на улице. Первые посетители в возбуждении теснились у входа, Адель играла и пела:
Теперь главное! — кричала она. —
Настроение создано. Буфет торгует вовсю.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Курт ничего не забывал — ни одной женщины, ни одной неудачи; не забыл он и этого вечера. Он любил жизнь упрямо и без взаимности, как он начал замечать. Утром он лежал изнемогший, но бессонный рядом с Аделью и вспоминал Марию, как само счастье, проигранное счастье. Отыграть! Теперь же! Наперекор Адели с ее завещанием и невзирая на то, что скоро придет из плавания моряк. «Я уже раз отбил у него Марию, и не от него у Марии ребенок. Ее ребенок от меня!» Из жаркой жадности к жизни у Курта возникло чувство к ребенку. У него загорались глаза, когда он рисовал себе Марию светской женщиной, а себя самого назначенным на высокий пост — неясно как. Но главное: в двенадцатицилиндровом авто сидит Мария с ребенком, и он, Курт, подсаживается к ним, и происходит это уже не на Уландштрассе.
Он сказал Марии:
— Я должен повидать нашего ребенка.
Она ответила:
— Нет!
Но он остался спокоен, и она ничего не могла сделать. Он пришел к ней около семи, когда она уже оделась, чтобы идти в бар, и сразу же склонился над кроваткой. Она видела, что он не притворяется. Он осторожно приподнял мальчика с подушки; два схожих лица на миг оказались одно против другого — неуверенный взгляд ребенка, острый и вместе с тем искательный взгляд отца. Курт не поцеловал сына, он сделал другое. Он тихо прижал к маленькому лобику свой влажный лоб.
Мария отвернулась. Ее грызло раскаяние, что она ненавидит Курта. У нее возникло даже сомнение, ненависть ли это. А его сестра? И все, что между ними произошло? Но что бы ни произошло и что бы ни ждало их дальше, Мария чувствовала: остается все-таки Викки, девочка, игравшая на пляже с Марией. Сами того не желая, они гнали друг друга, и ни одна не знала зачем и куда. Курт, этот скверный мальчишка, до того дурной, что иногда его самого от себя воротит, — Курт любит ребенка. И ребенок улыбается! Ми тоже любит Курта!
Курт сделал попытку улыбнуться в ответ. Улыбка без иронии была для него трудна, — Мария ясно это видела. Он взял ребенка на руки, прижал к груди и сказал Марии:
— Уйдем отсюда.
— Куда?
— Уйдем совсем. Начнем что-нибудь новое. Здесь мы не укрыты.
— От кого?
Он поглядел на нее так, точно она и сама могла бы знать. Она тоже поняла, но все же сказала:
— Я должна следить за Викки.
— За Викки? — бросил Курт пренебрежительно и даже скривил рот.
Впервые его с сестрою разделило расстояние.
Мария напомнила:
— Ты же знаешь, чего она хочет.
— Я ее предостерег. Я сказал ей, что она сошла с ума. Она мне ответила: «Ты тоже». Конечно, я тоже. Поэтому я и должен уйти и начать что-нибудь новое, — добавил он упрямо. — Иначе будет поздно — из-за всего, что здесь творится: с Аделью, с наследством, с ребенком, с полицией — и с Викки! И с тобой! Ты еще можешь выкарабкаться? — спросил он, остановив на Марии испытующий, многозначительный взгляд.