После ужина Мария вспомнила, что еще не дочитала письма. Она развернула его под стойкой, и в глаза ей бросилась одна лишь фраза, но от этой фразы у нее перехватило дыхание. «Минго пробудет здесь только один день, он хочет опять наняться на судно». Значит, его уже нет! «Не может быть, он знает, что я приеду. Что я в дороге. Он должен понять это сам. Завтра утром я застану его в Любеке, хотя бы он садился уже на корабль! Я знаю его гостиницу в порту».
— Нина, я еще поспею сегодня на ночной поезд? Но как же, в вечернем платье! У меня нет с собой другого, а я должна сейчас же отправиться на Лертский вокзал.
— Есть у тебя деньги? — спросила с материнской заботливостью Нина. — Платье я тоже могу тебе одолжить. Поторопись, до свиданья, желаю удачи.
Мария, переодевшись, сходила с лестницы: вечернее платье она завернула в пакет и взяла с собой. Она уже ни о чем не раздумывала, бежала очертя голову. Она возмутилась, когда Адель ее задержала.
— Куда? — спросила Адель драматическим тоном.
— Вы же знаете, госпожа Фукс. Я еду сегодня же.
— А где ждет тебя мальчишка с ребенком?
— Какой мальчишка? Какой ребенок? С ума вы сошли?
— Я-то еще не сошла с ума. А вот ты предаешь себя осуждению в земной жизни и в жизни вечной. Ты крутишь с моим мужем! Погляди на меня — и если ты так бесчеловечна, отними у меня мужа!
Возражений Марии она не слышала.
— О, я знаю, Курту не сидится на месте с тех пор, как я написала завещание. Но завещание можно изменить! — пригрозила Адель. — И семья его еще здесь, его настоящая семья! Я держу связь с его родными, они на коленях готовы меня благодарить, что я устроила безработного.
Марии казалось, что женщина бредит. Ничто не имело значения, кроме поездки к Минго.
— Пропустите меня! — потребовала она, не поднимая голоса. — Довольно!
Адель прижалась к стене.
Только в поезде Мария спохватилась, что поехала все-таки без ребенка. Она испугалась, но сейчас же отбросила страх и опасения. Викки этого не сделает! Она едет в Сан-Мориц. Затаенно говорил в ней голос правды, но Мария не желала слушать его и твердила наперекор: «Минго — или смерть! Будь что будет, сейчас я еду к Минго!»
С этим она заснула, потому что нельзя было тянуть борьбу до утра, чувство внутреннего гнета не могло лишить Марию сна. Она все еще сидела спокойно, прислонившись спиной к стене, когда утреннее солнце разбудило ее. Хозяин «Карсбекерского подворья» в любекском порту подтвердил ей, что Минго уехал в Вармсдорф, но что к вечеру его ждут обратно. Она направилась обратно на вокзал. Как раз подоспел поезд; первым, кто вышел на платформу, был Минго; первыми, кто подали друг другу руки, были Минго и Мария.
Сперва они не разговаривали, они шли рядом словно зная куда. У заведения, где стояли снаружи столики, Минго спросил, позавтракала ли она. Эти первые слова прозвучали грубо. К тому же их разорвал свисток корабля, который поднимался по реке, ища свое место среди других. Когда Минго отошел, чтобы привести официанта, Мария в первый раз разглядела его как следует — без ряби в глазах, как в первый миг свидания. Он сильно похудел, он больше не казался холеным, заботливо вскормленным мальчиком из белого рыбачьего дома, увитого диким виноградом. Да и надет на нем был «его неизменный», то есть попросту свитер; с шелковыми рубашками Минго, видно, раззнакомился. Ходил он теперь вразвалку, как его отец. Он шел прямо к Марии. Острое красно-бурое лицо с большим носом было для нее чужим. Мария вся подобралась на своем стуле, стала меньше, и сердце ее тоже сжалось.
Минго смотрел на нее. Мария узнала взгляд его раскосых глаз. Брови почти срослись. Ему довольно их слегка нахмурить, и он покажется ей мужественным. Нет. Теперь Мария нашла его печальным.
Она спросила тихо:
— Я постарела?
В ответ он прикрыл ее руку ладонью, и Мария почувствовала свежие мозоли.
— Полгода! — проговорила она, глядя ему в глаза. — За полгода многое может измениться.
— Все по-старому, — молвил он, покачав, однако ж, головой.
Мария сказала медленно и певуче:
— Я всегда знала, где ты, мой Минго. Я втыкала булавки в карту…
Она старательно выговаривала чуждые имена — города, рестораны, фамилии их владельцев, сохраненные бережно в памяти.
— Было совсем не так, — заявил Минго. — На стоянках мне по большей части приходилось оставаться на борту. Грузить и выгружать, как последнему кули. Я был кули, Мария. В этом настоящее ученье. Теперь я могу помогать брату в деле, хоть нынче и затишье. Я работаю за троих матросов.
— Вот как сложилось! — сказала Мария.