— Именно. Ты рассчитываешь удержать меня, завладев ребенком.
— Если бы я завладела ребенком, ты тогда остался бы со мною? — Она ждала, охваченная трепетом. Надежда на ее лице постепенно перешла в неверие, Курт следил, не вмешиваясь. Она попробовала перейти в атаку: — Знаешь, что говорит полиция? Что ребенка похитил ты! В конце концов ты ведь отец.
— Так полагает Кирш?
— Спроси у него сам! Ступай! Если бы в тебе была хоть капля рыцарства, ты бы меня выгородил, отвлек бы все подозрения на себя.
Курт разгадал в чем ловушка.
— Мне самому отправиться к Киршу? У меня тогда непременно выйдут неприятности.
— Какие? Боишься, что он тебя засадит?
Он глядел на нее молча враждебным взглядом. Адель тоже приняла грозный вид.
— Вся беда в том, что ты хочешь смыться с Марией и с ребенком, но номер не пройдет. Он усилит надзор.
— Кто? Кирш возьмет меня под надзор?
— Он и я! Понял? У меня против тебя достаточно улик, мой милый. Так что у нас с тобой все будет гладко. Ты у меня в руках. Мой сладкий мальчик должен отдаться на мою милость!
Она фыркала, метала искры; отбросив всякую сдержанность, стала вдруг бешеной Аделью тех давних лет, когда Швандер еще пробавлялся сводничеством. И этим она, наконец, распалила Курта, несмотря на расплывшиеся бедра, в которые уперлась белыми кулаками, несмотря на вздутый живот. Курту это импонировало, ему это сейчас представлялось более властным, чем сила Марии и страсть сестры.
Он послушно подошел, чтоб Адель могла обнять его и поцеловать, как было у них заведено. Адель, однако, слишком разошлась, она толкнула его в грудь и заявила преувеличенно четким голосом:
— Мальчик лишен наследства и получает отставку. Решено! Ты слетел, вот твой преемник!
Курт рассмеялся — только потому, что сейчас она ему нравилась. И вдруг он понял смысл ее столь выразительной речи.
— Повтори еще раз! — потребовал он.
Адель увидела по его лицу, что зашла слишком далеко, и попробовала все обратить в шутку.
— Неужели я приму его всерьез? Жалкий объевшийся пастух! Ты, может, думаешь, что такой бывает хорош как мужчина? Вы судите по плечам, но мы, женщины, разбираемся лучше. Мужчина должен быть нервным — как мой сладкий мальчик.
Они переплелись в объятии, нога к ноге одолели пятнадцать ступенек, по которым вечерами порхал балет. Они не беспокоились о Минго: тот все еще трудился над большим окороком, и в то же время его волновало обилие бутылок на стойке.
Курт с Аделью прошли мимо уборных в раздевалку. Дверь была очень толстая, с замком изнутри и снаружи. Адель могла здесь кричать. В любви она больше всего любила крик и еще — стол, чтоб ее кидали на доску.
— Ты мой муж, — кричала она, глубоко вдыхая этот воздух, пропахший потом голотелого балета.
Курт вот уже десять минут думал обо всем и передумывал. Отказаться от наследства, да еще в пользу Минго — этого он всерьез не предполагал. Можно убеждать себя в чем угодно, но этого не будет, не должно быть! Мария и ребенок, независимость, быстрый взлет по социальной лестнице — да, конечно, но только с «Гаремом» в придачу, как же иначе? Завещание! «Гарем»! Другой мысли Курт не допускал, он понял, наконец, самого себя. Потом это забудется на время, но сейчас Курт знал о себе, что способен на все, лишь бы вопрос разрешился полностью. Он швырнул Адель на стол, и на этот раз она закричала от боли. Забытая миома!
— Зачем ты так делаешь? — спросила она не без страха перед его перекошенным лицом.
— Я тебе не доверяю!
Она ему тоже не доверяла, но смолчала о том. Он здесь, она еще владеет своим любимым мальчиком, он еще пугает ее, любит ее, в то время как страх перед собственным животом вырос уже между ней и жизнью и смерть уже завладела ее телом. Он здесь, но тотчас же после этой неповторимой минуты может пойти и донести на нее комиссару, отступиться, предать!
Адель, когда они крались назад, приложила палец к губам, решив обмануть Курта, чтобы он стоял тихонько и не последовал за нею. Она благополучно вышла за дверь, за тяжелую дверь, захлопнула ее, задвинула засов, повернула ключ. «Мой сладкий мальчик может колотить в нее в пустом ресторане! Пьяный внизу тоже в моих руках!»
Минго шагал по залу, точно на вахте.
— Когда, наконец, придут Майер с Марией? — спросил он.
— С Марией? Конечно, ваш друг ушел, он ее приведет. Вы можете сказать мне, куда вы пойдете, я им передам.