— Ты же понимаешь, что нам необходимо уехать. Я не могу теперь жить под одной крышей с Марго.
— Может быть и так, — сказал Эмануэль.
А про себя думал: «Мне-то какое дело! Что же — все потерять из-за ее чувств?» — и тому подобное. Она угадывала каждую его мысль. Настолько хорошо она знала его и ему подобных. Поэтому, не теряя времени на грустные размышления, она заговорила о вещах, которые интересовали его.
— Здесь тебе никогда не удастся довести до конца это дело. Разве тебе не ясно? Нам необходимо уехать. Ты можешь попасть в опасную переделку. Разве тебе не ясно? — повторила она; ведь ей самой все было неясно, кроме того, что она хочет уехать. — Оттого я и вспомнила о Брюстунге: из всех наших знакомых он самый сильный, он может тебя защитить. Вернее, вы вместе с ним будете охранять меня, — быстро поправилась Инга, но тут же увидела, что эти слова тоже задели его. Предложение Инги показалось ему обидным. Что-нибудь одно: если отвергаешь Брюстунга как любовника, то и деловые отношения отпадают. Нет, у женщины своя логика. Она пытается свести и использовать обоих: и любимого и отвергнутого.
— У тебя слишком много врагов, — воскликнула она с отчаянием, и на глазах ее показались слезы.
И оттого что Инга заплакала, Эмануэлю сразу стал ясен чисто женский ход ее мыслей. Он обратился к англичанину:
— Куда вы, собственно, едете, Вильямс?
На этот вопрос по-английски ответила Инга:
— Если сегодня вечером Брюстунг победит, они завтра уезжают в Берлин, он будет там выступать. А уж Вильямс все наладит.
Это было сказано для англичанина и повторено по-немецки. Ее любимый не был силен ни в английском, ни в боксе, в данную минуту это даже несколько принижало его. Чтобы утешить его и себя, Инга сказала:
— Надо переодеться, уже семь.
— Я куплю билеты. А то не достанем.
— Не покупай, билеты есть, — громко ответила Инга как бы мимоходом и быстро вошла в дом. Билеты, конечно, дал ей Брюстунг, да и платье от него. Инга уже скрылась в лифте, когда Эмануэлю подумалось, что она наденет платье, подаренное Брюстунгом… Те восемь минут в больнице вспоминались ему теперь, как вспоминаются хорошие времена. Да, теснимый заботами и делами, он недооценил Ингу. Вильямс откланялся.
Мимо все еще сновали люди, задевая удрученного юношу, который стоял у дверей своего дома. Кто-то даже хлопнул его по плечу. Он встрепенулся. Это был Мулле, опиравшийся на руку Эмана.
— Что с ним случилось? — спросил Эман.
— Ты же видишь, нализался, — ответил Эмануэль.
— Это само собой. Но в баре что-то произошло. Это дело я еще расследую, — произнес Эман особым, свойственным ему тоном, не то добродушно, не то угрожающе.
Но Эмануэль не обратил внимания на его слова. Он весь был во власти одного впечатления: как несправедливо он заподозрил Эмана. Не Эман сидел в ложе возле Инги, его вообще не было в баре, ни до происшествия с Мулле, ни после. Отсюда юноша сделал смелый вывод, что не Эман гнался за ним по улицам — и в этот раз и в прошлый.
Эмануэль был озадачен, сконфужен, но больше всего его разбирала досада на Марго. Все поклепы на его друга исходили от Марго, только под ее влиянием Эмануэль решил, что Эман заменил у телефона личного секретаря председателя. Эман — предатель, связующее звено между Шаттихом и химическим концерном; Эман — сотрудник незримого отдела контроля: все это выдумки Марго, кинофантазии ревнивой женщины. «До чего только не додумается женщина с разнузданным воображением. Марго даже вбила себе в голову, что доберется до мифической высочайшей особы, именуемой Карлом Великим». Эмануэль решил раз навсегда утвердиться в своем хорошем мнении об Эмане и не брать под сомнение порядочность своего друга. Он пожал руку Эману, и друг ответил на рукопожатие, он все понял.
Наконец они увидели по явственным признакам, что Мулле дурно. Не устраивать же публичного спектакля: они повели его в дом. К счастью, их выручила отзывчивая особа — жена швейцара. Она бросилась из своего закутка вверх по деревянной лесенке. Платье на ней было в обтяжку, а следы бурного прошлого, запечатлевшиеся на ее лице, не изгладились даже сейчас, в минуту смятения. Но Мулле она встретила, как встречает сына испуганная мать. С помощью его спутников она отнесла его вниз, прося только об одном — не разбудить Ландзегена.
Муж спал в каморке за кухней, куда они вошли; его живот мерно ходил вверх и вниз под шерстяной фуфайкой.
— Мужчина! Вечно дрыхнет, — сказала жена и прикрыла дверь.