Так думал и он сам. Но теперь, задним числом, ему представлялось, что в его жизни преуспевающего инженера все было как-то слишком точно рассчитано, вымеряно. Не потеряй он в столь необычных обстоятельствах все благоприобретенное, он был бы, наверное, очень богат: в те времена инженеры забирались на большие высоты, но там, думал Бирк, они уж вряд ли оставались инженерами. И привилегия, которую давал им высший пост, состояла лишь в том, что они мешали другим получать за свой труд должное вознаграждение. Бирк всегда утверждал, что в жизни приходится выбирать между трудом, связями и преступлением, или, правильнее говоря, выбор не так уж свободен: можно лишь отстранить от себя две из этих возможностей и держаться в определенных рамках. Сам он в меру своих сил посвятил себя только труду. Он и теперь придерживался того же мнения, хотя видел, что труд ни к чему не ведет. Да это и каждому ясно.
Каждый понимает, что люди вынуждены работать, не надеясь на особенно большое вознаграждение. Из этого только не желают делать выводов, думал главный инженер Бирк. Было бы так просто стремиться к самой работе и удовлетворению насущнейших потребностей, которые у всех нас почти одинаковы. Но попробуй заикнуться об этом молодежи! Она не хочет довольствоваться жизнью, с самого начала взятой на откуп крупными компаниями; до могилы оставаться только частицей некоей силы, никогда не быть настоящей силой — такая перспектива либо вызывает в них протест, либо парализует их. В глубине души Бирк был рад, что его зять Рапп принадлежал к протестующим.
Он полюбил юношу и раньше ни за что не поверил бы, что можно так полюбить чужого человека, так прочно включить его в круг своих близких. При вновь сложившихся обстоятельствах его собственная судьба стала очень близка к судьбе молодежи. Порою он сам видел себя в роли возмущенного юноши, уставшего от несправедливости и отрицающего направленный против него закон. Но, разумеется, человек, которому уже минуло пятьдесят семь, охотно уступил бы подобную роль тридцатилетнему. И вот Бирк даже замыслил нечто такое, чем надеялся окончательно толкнуть зятя на бунт. Все уже было обдумано, и Бирк, чтобы осуществить свой замысел, ждал случая. Он преследовал главным образом воспитательные цели, сознавая, что предпринимает рискованный опыт. Он принадлежал к людям, которые под конец жизни становятся смелее. А для того, чтобы привести в исполнение задуманное Бирком, смелость была нужна.
Он рассчитывал, что конец задуманного им дела будет счастливый и жизнь станет радостней. Он надеялся доказать молодежи, что от навязанных нам жизнью внешних обстоятельств зависит все что угодно, но только не свобода нашего духа. Бирк требовал от себя и от своих близких трех вещей: «Научись нести ответственность! Научись быть стойким! Научись радоваться!»
II
Мост огромной дугой охватил пространство между старым городом и промышленными зданиями, образовавшими новый город. Он вздымался над рекой, каналом и сетью железнодорожных путей на высоту сорока двух метров. Перед тем, кто в рабочие часы взбирался на это еще не законченное сооружение, открывался обширный вид; главный инженер Бирк подолгу простаивал на своем мосту в ненастные дни; там же застаем мы его и в погожее воскресное утро 1929 года. Это был первый ясный день запоздалой весны. Взгляд Бирка манили воздушные просторы; контуры всех зданий, старых и новых, как бы расплывались в пространстве, становились легче. От этого и на душе было легко.
Главный инженер Бирк слишком долго всматривался в весеннюю даль. Он не видел, как рабочие, бывшие поблизости, ринулись в сторону, спасаясь от сорвавшегося бруса, который поднимали вверх. Это была невероятная тяжесть; такой брус, даже слегка задев человека, надолго выводил его из строя. Бирка он задел. Инженер потерял сознание, криков ужаса он уже не слышал.
Люди, поднявшие его, видя его бледность и закрытые глаза, подумали, что он скончался. Но когда Бирка с трудом перенесли вниз, он открыл глаза и потребовал, чтоб его отвезли не домой, а к сыну, в больницу. Больница находилась на левом берегу реки, в промышленном городке. Да впрочем, это было и ближе; рабочие понесли его на руках, не дожидаясь скорой помощи. Ни для кого другого они этого не стали бы делать.
Молодой врач, когда они остались одни, исследовал отца. Он так волновался, что даже старшую сестру отослал. Он нашел у отца только ушибы.
— Да, собственно говоря, ничего и не случилось, — сказал Бирк. На вопросительный взгляд сына он ответил: — Я потерял сознание просто от испуга и даже не за себя, нет, когда на меня полетел брус, я подумал о твоей матери: ее уже нет; но как бы она испугалась, если бы была жива! Помнишь, в тот раз, когда меня неожиданно пришлось оперировать, она крикнула: «Все рушится!» Об этом-то я и вспомнил, когда на меня летел брус. И сразу потерял сознание — ее сознание, если можно так выразиться.