Два юпитера заливали ринг слепящим светом, но зал был освещен тускло, и толпа зрителей расплывалась, как в дымном облаке, сама превращаясь в дым, который сгущался то в одном месте, то в другом; из этого очага, средоточия душевных волнений, внезапно выбивалось пламя.
На ринг поднялся гигант. В волнах белого света он вырос в нечто устрашающее, огромное. Главный секундант тотчас же снял с него плащ. Медленно поворачиваясь, гигант показал свои мускулы зрителям. Это был, по-видимому, мулат, однако европейцы самоотверженно им восторгались. По слухам, он весил сто двадцать кило. Лицом он напоминал животное. Пока — в состоянии покоя — оно еще казалось добродушным. При появлении противника гигант оскалил зубы. Это мало походило на приветствие, но все же означало уступку европейским правилам вежливости.
В отличие от массивного Альвареса Брюстунг не стал перелезать через канат, он перемахнул через него одним прыжком. Казалось, он и сам не ожидал того, что увидел, но выказал полное самообладание. Судя по взгляду, брошенному на гиганта, он отлично понял, что ему предстоит. Он не представлял себе Альвареса таким страшилищем. Теперь все зависело от выдержки.
И ему удалось ее продемонстрировать. С галерки ему крикнули: «Браво, белобрысый!» Зрителям, занимавшим места под крышей, были знакомы и Брюстунг и его светлая шевелюра. Они одобрительно говорили: «Это же бывший полицейский». Он один из них и будет драться для них. Любители бокса, сидевшие в партере, смотрели на дело проще. Им важен был вес иностранца и звание чемпиона, которое тот уже завоевал. Как, вероятно, и арбитры, стоявшие внизу у самого ринга, они сходились на том, что новичку этого звания не завоевать. Зато дам это нисколько не трогало.
Дамы, сидевшие на дорогих местах, явились кто с мужчинами, кто в одиночку и по интимнейшему побуждению. Как тонкие знатоки, они разглядывали четко обрисованные и совершенно нагие тела двух боксеров, этих великолепнейших экземпляров мужской породы. Они оценивали опытным глазом необычайную крепость затылка, совершенное строение мускулатуры рук и ног, железные своды грудной клетки, а также то, что было прикрыто до смешного крохотными трусиками. У Брюстунга они были белые, у Альвареса — черные, но это не имело для дам никакого значения. Главным удовольствием, которое они предвкушали, была только кровь. Какое из двух лоснящихся мужских тел обагрится сегодня кровью? Кому придется хуже? Кто потеряет больше крови? Может случиться, что оба одинаково, мечтали одни. Другим же хотелось видеть, как эти роковые потоки зальют именно бронзовое тело или именно белое.
Надев перчатки, противники вышли из своих углов. — Браво, Брюстунг! — снова крикнул Эрнст Бирк. На сей раз он не нашел поддержки. Инга с испуганным и сердитым видом разняла его руки, пытавшиеся аплодировать, Эрнст взглянул на нее с горьким упреком. А шурину Эмануэлю, который весь подался вперед, он сказал:
— Нельзя же быть таким малодушным!
— Чего ты хочешь? — возразил Эмануэль. — Твоему Бруно уже здорово попало.
Эрнст растерянно умолк. Он не мог не видеть, что Брюстунг зашатался. Поднялся зловещий гул.
Те, кто предпочитал новичку испытанного тяжеловеса, выражали свое мнение во всеуслышание. А между тем Бруно был захвачен врасплох лишь один раз, больше это не повторялось. Теперь уже ему удавалось вовремя откидывать голову, противник то и дело промазывал. Брюстунг, казалось, танцевал. Этот в сущности грузный мужчина стал вдруг грациозно легким и, можно сказать, коварным. Он словно играючи увлек за собой гиганта, тот погнался за ним и размахнулся для удара, но стукнулся головой о кулак своего более сообразительного соперника. Болельщики Брюстунга смеялись, подзадоривали. И даже беспристрастные зрители не могли не согласиться, что малоизвестный боксер ведет бой искуснее.
После первого раунда Бруно ушел в свой угол тем же легким шагом танцора, не подав и виду, каких усилий ему это стоило. Альварес, напротив, вернулся на свое место явно озадаченный. Он уселся, раскинул ноги, положил руки на канаты и велел вливать себе в рот воду, которую тут же, фыркая, выплевывал. Многие еще клялись, что мулат победит, но он уже вызывал у публики антипатию.
Тренер и секунданты без особых ухищрений массировали Брюстунгу затылок, плечи. Эрнст сказал Инге:
— Ведь слепому видно, что победа будет за ним.
Она досадливо повела плечами и отвела глаза. Зато Эман пристально наблюдал за боксером, которого освежали массажем, и его помощником. Это зрелище навело его на новые мысли, от волнения он даже засопел. Эмануэль удивленно взглянул на него.