— Не пройдет и недели, как ты поправишься, — уверял его сын. — А пока полежи у меня.
— Очень мило с твоей стороны, Рольф. Мне это даже на руку — немного отдохнуть.
— Понятно, — сказал Рольф. Он и сам уже забыл, что такое отдых.
Бирк добавил:
— Этот несчастный случай по крайней мере даст мне возможность собраться с мыслями. А то кое-какие планы повиснут в воздухе. Ведь в жизни существуют не только те планы, которые расчерчиваешь и рассчитываешь.
Он помолчал, затем попросил сына позвонить по телефону — конечно, в управление концерна, а потом детям. Марго и Ингу можно застать в конторах концерна, старшую дочь Эллу — дома, а двух младших — вероятно, на курсах. Рольф уже собирался идти звонить, как вдруг отец изъявил странное желание:
— Не уверяй их, что все это пустяки. Понимаешь…
Молодой врач, разумеется, ничего не понял.
— Неудобно как-то, знаешь… — По-видимому, Бирк только что об этом подумал. — Тридцать лет, так сказать, все ожидали катастрофы, и вдруг это дурацкое положение — всего-навсего ушибы. Намекни по крайней мере, что возможны непредвиденные осложнения!
У сына мелькнула мысль, не ждет ли Бирк от такого преувеличения материальных выгод; он еще мало знал отца с этой стороны, но вообще-то он был достаточно умудрен опытом: так ли еще меняются люди в наше время!
Была суббота, дети могли прийти с минуты на минуту. Ожидая их, Бирк погрузился в размышления. Он задумался об Элле, старшей дочери, носившей имя матери. Элла была недовольна отцом. Она и ее муж считали, что отец не выполнил своего родительского долга. Он допустил, чтобы обещанное дочери приданое пошло прахом: когда они поженились, свирепствовала инфляция. Муж не простил ему этого, а значит, не простила и Элла. Бирк надеялся, что дочь сожалеет об их размолвке; сам он думал о ней с болью, если только находилось время для таких мыслей.
И сейчас, несмотря на другие заботы, он все спрашивал себя, придет ли Элла? В том, что придут Инга и Марго, его средние дочери, он не сомневался. А раньше всех, конечно, явится Эмануэль, молодой муж Марго. У Бирка было много детей, и они любили его, но при данных обстоятельствах его особенно беспокоила Элла, гораздо больше, чем она того заслуживала. И он понял, как тяжело было бы внезапно расстаться с ними навсегда.
В его жизни уже была однажды такая внезапная разлука: с «малюткой». Девочка долгое время оставалась младшей в семье, и ее привыкли звать «малютка». Была такая минута, когда нищета казалась неизбежной, и родители отдали ребенка в учение в цветочный магазин. «Малютка» разносила венки. В тот день, когда ей суждено было умереть, ноша оказалась ей не по силам: она недостаточно проворно перешла улицу, и на нее наехал грузовик. Венок пострадал, и чтобы не тратиться на новый, его возложили на гроб.
Бирк явно бредил. Прошлое принимало слишком отчетливые очертания; умерший ребенок очутился в кругу шести живых, из которых впоследствии умер для него еще один. С особенным упорством Бирк сосредоточился на своем плане — на том, что он придумал для блага оставшихся. Он был уверен, что его дети больше всего нуждаются в наглядном уроке: пусть раз навсегда научатся правильно смотреть на жизнь. Урок, который он собрался им преподать, мог иметь и плохие последствия, поэтому он все мешкал, пока был вполне здоров, но в теперешнем его состоянии дело вовсе не казалось ему таким опасным.
Первой, как и следовало ожидать, пришла Инга. Она была самая легкая на подъем, самая стремительная. Еще в дверях она крикнула:
— Папочка, ну что это ты натворил!
Именно об этом он и мечтал.
— Инга, деточка, — сказал он тихо: как видно, обессилел или не сразу очнулся от дум. — Давно бы уже пора. Скучно становилось, не правда ли…
— Так пусть уж лучше со мной! — с готовностью воскликнула она.
— Инга, ты и так уже перенесла немало… Твоя последняя любовь…
— Да, папа. Мальчик был ужасный святоша. Представь себе, он прогнал меня из страха, что попадет из-за меня в ад. Но зато как великолепно он свистел!
Инга говорила удивительно красиво, у нее был сильный, звучный голос. Ее добропорядочный отец отлично знал, что она все в жизни принимает легко; и если говорил обратное, то лишь иронически. Он страдал ее страданиями дольше, чем она сама. Но говорить с ней об ее приключениях в открытую ему было неловко, и он поневоле впадал в иронический тон. Вместе с тем Бирку было совершенно ясно, что девушка, если она работает, вправе быть самой собой. А для Инги это значило быть смелой и решительной.