— Я готов признать на худой конец организационный промах, — начал было Шаттих, но она не позволила ему продолжать.
— Общественность увидит во всей красе одного из своих высших представителей. Уж об этом я позабочусь. Он будет изобличен в печати. Довольно, я больше не позволю попирать мое женское достоинство в собственном своем доме!
— Организационный промах, я готов признать.
— Он хочет, чтобы его Союз, занимающийся рационализацией в обществе голых балерин, помогал ему обделывать его делишки. — Теперь она ораторствовала еще громче.
У нее была выгодная позиция, что и говорить. Мужчины переглянулись. Любой вид насильственного устранения этой женщины казался сейчас обоим наименьшим злом. Но увы! Они ничего не могли предпринять. «Голые балерины» вместе с знаменитыми артистами сгрудились у широко открытых дверей. Они критически прислушивались к бурной, но совершенно холодной декламации Норы. Эстрадная знаменитость лучше всех поняла, что напыщенные речи этой дамы — комедия, и что роль свою она играет неважно. Кроме того, он был всецело на стороне господина, который заплатил ему за вечер гонорар, приближающийся к голливудским. Он дал Норе произнести еще несколько фраз, которые, впрочем, никакого впечатления не произвели. Затем вступил в разговор сам.
— Никто вам не поверит, сударыня.
Нора не решалась продолжать. Лица собравшихся и впрямь выражали недоверие. Она поняла, что разыгрывает представление одна и у всех этих зрителей, преимущественно голых, не имеет ни малейшего успеха. Знаменитость еще раз подтвердила:
— Если вы так сыграете на вечере, вам не поверят, вас освищут.
— И поделом, — согласились статисты.
Что было делать Норе? Она повернулась, она ушла. Походка у нее была величественная, в этом ей нельзя было отказать. А обнаженная безукоризненная спина, которую все провожали взглядом, помогла ей сносно закончить номер.
XII
В кабинете Нору ждали, трое собравшихся были даже в некотором беспокойстве. Младшая повторяла в четвертый раз:
— Ничего не понимаю, Марго: позволь же себя высвободить!
— Нет, ты не понимаешь, Сузи.
— И я не понимаю, госпожа Рапп.
— И вы тоже, Бергман. Я хочу действовать наверняка. Пока я привязана к Зиги, это своего рода алиби.
— Это будет доказательством, что вы здесь ничего не стащили? — спросил летчик Бергман.
— Его зовут Зиги? — поинтересовалась Сузи, разглядывая манекен. Старшая сестра замахала руками, рассчитывая, что Зиги даст Сузи пощечину. Но по заказу это не получалось. Зиги промахнулся.
— Дела! — сказала Сузи. — Но мальчик — прелесть, я бы с ним тоже не рассталась.
— Мне не придется доказывать, что я ничего не стащила, — продолжала Марго, — но мне нужны доказательства, что я не путаюсь с Шаттихом. Это злой человек, ему ничего не стоит сказать, что я вешаюсь ему на шею.
— Ведь старуха уже видела тебя!
— Она была так взбудоражена, что вообще ничего не видела. Пронеслась мимо как вихрь и даже не захотела слушать, что ключ от задней двери лежит тут же, на столе. Сначала она стала рвать дверь, ничего не соображая. Тогда я велела тебе отнести ей ключ, но она с ним не справилась, очень уж бурные у нее были движения, и ты открыла ей дверь сама. Вот тут и началось, она ворвалась в комнату и взялась за Шаттиха.
— Не хотел бы я оказаться в его шкуре, — сказал Бергман. — Быть ему битым.
— Битым он не будет, Бергман. Как бы не вышло хуже.
— Она будет стрелять? — Сузи уже искала глазами дверь. — Пусть лучше Фриц снимет с тебя нитки, Марго.
— Останься! Ведь храбрилась же ты, когда обнаружила взлом.
— Но Фриц оказался тут же, и не было стрельбы.
— Кто знает! — сказала Марго. — В минуту опасности взломщику, конечно, пришлось бы выстрелить.
— Нет! — отозвался Бергман. — Нет, госпожа Рапп. Он не стрелял бы.
— Покажите-ка, нет ли у вас при себе револьвера, — потребовала Марго и вдруг вскинула глаза на Бергмана.
— Откуда у меня?.. Зачем мне?..
— Вы смутились. Это оттого, что у вас чистая совесть, — спокойно заключила Марго.
Сестренка ничего не поняла. Она все еще уговаривала Марго освободиться от Зиги:
— Старуха ведь хорошенько рассмотрела тебя и Зиги в замочную скважину, дорогая.
— Госпожа Нора Шаттих подглядывает в замочные скважины?
— В эту — во всяком случае. Не правда ли, Фриц? Когда мы вдвоем вошли к ней, она носилась по своим шикарным апартаментам и дымила как паровоз. Разоделась, словно на бал. Бог ты мой, до чего же долго она соображала, кто мы такие и что нам от нее нужно! Она, как видно, решила, что мы ее разыгрываем, а затем пошла с нами, но скорчила такую физиономию, словно у нее живот болит. Когда мы дошли до дверей, она оказала: «А ну, погляди в скважину!»