Эмануэль заскрежетал зубами.
— Что у нее общего с Шаттихом?
Тут Эман промолчал; на это юноша мог бы и сам ответить. Жестокая вражда между Шаттихом и Раппом была общеизвестна. Можно было оставаться на стороне одного или перейти на сторону другого. Никаких половинчатых решений здесь быть не могло, особенно для честного Эмана. Об этом и говорило его выразительное молчание. И оно же наводило на мысль, что Инга, державшая сторону Шаттиха, весьма возможно, впустила в квартиру его подручных. «Он зазвал ее к себе, посулил то и се, и девушка, которая знает, чего хочет…»
Да и в самом деле, для чего смелой девушке, у которой уже начинался разлад с любимым человеком, преследовать другие цели, кроме собственной выгоды? Юноша делал выводы так быстро и уверенно, что большего Эман и желать не мог. Но результат был совершенно неожиданным. Машина сделала вдруг крутой поворот.
— Что такое? Ты едешь обратно?
Но теперь умолк Эмануэль. И Эман вынужден был ответить на свой вопрос сам.
— Это бессмысленно, у Шаттиха ты ее уже не застанешь. У меня верные сведения, — настаивал он. — Да не гони же, как сумасшедший… Ясно, она теперь с актером. Но где? — Машина понеслась еще быстрее, и Эман сообразил, что высказывать такую догадку тоже опасно. Он тотчас же исправил свою оплошность. — Скорее всего, она дома, у себя в комнате. Спит или прикинется спящей, когда ты постучишь. В конце концов каждый любовник знает, когда ему надлежит постучать, но иногда, чтобы спасти положение, гордой женщине остается лишь прикинуться мертвой.
Эман вытер пот со лба. Он искусно лавировал, а машина знай себе неслась во тьме, вдоль стены деревьев, со скоростью ста километров в час… Вдруг она свернула в сторону. Эман, несмотря ни на что сохранявший присутствие духа, узнал переулок и сразу понял, что целью его друга может быть только больница, расположенная на левом берегу реки.
— Да ты спятил! — без стеснения крикнул Эман. — Среди ночи будить тяжело больного тестя! Поможет он тебе, что ли? Ведь он еще позавчера заболел и ни о чем не знает. А ты прозеваешь единственный в своей жизни случай! У меня нет ни малейшей уверенности, что мои покупатели задержатся хоть на полчаса после назначенного времени. Господин, в доме которого они встретятся — друг Шаттиха, ты его пока не знаешь, но познакомишься, — спровадит их всех домой. Тогда тебе придется вступить в переговоры с ним самим, а уж он тебя как липку обдерет, ты его не знаешь!
«Кто может быть хуже Шаттиха?» — думал Эмануэль.
А Эман был искренен, он опасался Листа, но рассчитывал с ним сладить. Бирка же он боялся как огня.
— Ты все провалишь! — крикнул он, выйдя, наконец, из себя, — Поверни обратно! Еще есть время! — Он даже заговорил умоляющим тоном: — Признаться, у меня тут есть свой расчет. Комиссионные, которые ты мне заплатишь, дадут мне возможность выпутаться из этой неприятной истории с Баушем. Если тебе не дороги твои собственные интересы, подумай хоть обо мне.
Машина остановилась. Эман вдруг сделался холоден как лед.
— Спокойной ночи, — крикнул он вдогонку Эмануэлю, уже звонившему у ворот. Они распахнулись так быстро, словно его уже поджидали.
— Покарауль машину, — бросил Эмануэль.
— И не подумаю, — ответил Эман.
Однако он остался.
И был за это вознагражден: через несколько минут показалась еще одна машина. Эман сразу узнал обоих пассажиров: ведь он сам посоветовал им выехать, не откладывая; правда, встретиться условились в Берлине.
— Разве мы должны были встретиться здесь? — спросил Вильмар Бауш по-английски, так как с ним был тренер Вильямс.
Эман успокоил их.
— Прихоть нашего друга. Ему вздумалось поговорить со своим врачом о каких-то пустяках.
— Здесь, что ли, находится его тесть?
— А может быть — с врачом тестя. Дни старика, говорят, сочтены. — Эман тоже превосходно владел английским. Вильямсу даже казалось, что он лжет на английский манер.
Бауш проникновенно сказал:
— Смерть, пожалуй, будет наилучшим исходом для бедняги, которого мы так околпачили.
— Вильямс, — сказал Эман, — нам предстоит матч, в сравнении с которым бокс — это детская игра. Я заручился вашей помощью: вы умеете говорить по-английски и вы боксер.
— И нас теперь трое против желторотого Раппа, — твердо сказал Бауш.
— Не трое. Когда дело примет серьезный оборот, нас окажется шестеро.
— Вы не оставляете ему никаких надежд. — Бауш был доволен.