Эмануэль сел за руль, Эман — весь усердие — поместился рядом. Они поехали.
— По крайней мере твой тесть не пытался отговорить тебя от поездки? — спросил Эман.
Эмануэль бросил веселее и непринужденнее, чем прежде:
— Нет, какое там. Он даже будет действовать со мной заодно!
— А как же он это сумеет? — Эман встревожился, но тут же решил, что все это блеф. Сосед его, конечно, не пожелал пускаться в объяснения.
— Что ж, тем лучше, — весело сказал Эман. Втайне он считал, что его друг человек недалекий и уж во всяком случае — непозволительно легкомысленный.
Это легкомыслие, давшее о себе знать, как только они тронулись, возрастало вместе со скоростью езды. «Они завлекают меня в ловушку, — подумал Эмануэль и в ту же секунду решил: — Вовсе нет!» Постепенно у него накопилось множество фактов, подрывавших веру в надежность его компаньона и в спокойный ход переговоров. Но теперь, когда он был в движении, ему стало казаться, что все это — нелепая шутка или просто игра воображения. Очевидно было одно: он будет действовать, и ему под силу любая цель. Только не забегать вперед. Нет, Инга не против него! Она — нет! А если так, значит никто ему не страшен. Надежда на любовь Инги в то же время означала уверенность, что ему повезет и в остальном.
На некотором расстоянии от них шла другая машина. За рулем сидел Бауш, которому очень хотелось вызвать на разговор своего молчаливого спутника Вильямса. Может быть, за цинизмом владельца «Электролюкса» просто скрывалась тревога совести? Или вообще тревога? Он упорно наседал на Вильямса, стараясь вырвать у него признание, что они по меньшей мере действуют непорядочно.
— Вильямс, — начал Бауш. — Чего ради вы, собственно, поехали с нами? Ведь вы человек независимый, вы не обременены семьей, как я. Из меня, при моих стесненных обстоятельствах, можно веревки вить.
Он пытался разглядеть в потемках физиономию англичанина. Кто он и чью сторону держит? Ведь вполне возможно, что им, Баушем, коварно воспользуются как орудием, а когда дельце будет сделано, эта шайка выдаст его. Может быть, англичанина посадили сюда только для слежки за ним, Баушем? Надо во что бы то ни стало обработать его.
— Вильямс, — продолжал, не смущаясь, Бауш, — я, как и вы, владею только своей рабочей силой, я извожу себя ради чужого капитала. Что я — какой-нибудь эксплуататор, что ли? И понимаете ли, мне страшно, что беднягу ограбят, отнимут у него плоды его труда. К сожалению, у каждого есть свои обязанности перед самим собой. Но хотите — повернем обратно.
— Стоп! — приказал Вильямс. Он сел на место Бауша, который не решился возражать, и повел машину сам. Он по-прежнему молчал, но теперь уже от возмущения. «Этот человек, — думал Вильямс, — не уважает собственной подписи. Ну его к дьяволу!» Правда, и сам Вильямс не собирался выполнять взятые на себя обязательства, но он по крайней мере мог сослаться на справедливую цель. Вильямс не верил, что у других тоже могут быть веские причины нарушить слово.
На некотором расстоянии от этой машины шла еще одна, в ней находились Инга и Брюстунг. Боксер уверял любимую девушку, что все ее страхи напрасны, что время терпит.
— Настоящая весенняя ночь, — сказал он, когда они проезжали по деревне, где благоухала сирень. «Белобрысый», как его называли, ничего не требовал от этой колдовской ночи, он не ждал, что душистый воздух поднимет настроение у девушки. Он только чувствовал, что счастье ему улыбнулось, что ему дано колесить вместе с ней по уснувшему миру, что, погружаясь в себя, девушка думает и о нем, — ведь она в нем нуждается!
Инга была расстроена; она узнала о множестве интриг, и к тому же не все удержалось в ее памяти. Трудно было запомнить все детали, которые Шаттих так таинственно обсуждал с Листом, когда она сидела нагишом рядом с ними. Тем не менее этот разговор ее угнетал, она рылась в памяти, словно с трудом, по крупицам, восстанавливая полузабытый сон. Больше всего она думала об Эме, которому угрожала величайшая опасность. Да, да. Оба друга шушукались о том, что на худой конец его просто устранят с пути… В действительности дельцы вовсе не шушукались; да и намерения их не были так определенны, как это казалось Инге.
— Когда мы будем на месте, Бруно?
— Около восьми, не беспокойся, Инга!
— Боже! К тому времени они его уже сцапают!
— Кого?