— Эма! Разве ты не знаешь, что этот дуралей захватил с собой миллионные ценности? Сцапают его — и конец.
— Как это все просто у тебя выходит. Когда ты смотришь бокс, тебе, верно, тоже представляется, что тут не надо большого уменья. Прежде всего такие дела не делаются среди бела дня. У нас есть время.
— Есть время! — запальчиво передразнила его Инга. — А когда мы, наконец, доползем, он уже будет в наручниках в каком-нибудь подвале.
— Глупости! А Белобрысый на что?
В его устах это прозвище показалось ей не бахвальством, а убедительным доводом. Инга умолкла, потому что в эту минуту умолкли все ее страхи. Она думала: «Возможно, что все сойдет хорошо, ведь бывает и так. Тогда, пожалуй, мы начнем сначала…»
Как ей хотелось забыть, что они оба — она и Эм — уже поняли свою общую ошибку и что он не больше тех, прежних, способен на постоянство. Марго и ее сестринский поцелуй тоже были забыты. Под конец поблек даже Эм. Он ли, другой ли — Инга несколько минут мечтала только об одном: «Навеки», а сама уже спешила навстречу веренице событий.
Это преходящее состояние всегда сопровождалось у Инги приливами нежности к тем, кто находился возле нее в данный момент. Она погладила большую руку, лежавшую на руле.
— На тебя, Белобрысый, вся надежда. Этот болван актер не хотел ехать со мной. Ну и пусть его остается! — сказала она, и оттого, что голос ее был так звонок, эти слова прозвучали как обещание.
Снова запахло сиренью.
— Уже светает, — сказал Брюстунг. — Не выпить ли нам кофе? Скоро будет гостиница, где меня знают. Отличные номера.
Еще минуту тому назад такая мысль даже не могла прийти ему в голову. Но сказав о номерах, он не стал ждать ответа и резко остановил машину. В ее согласии он был уверен.
А к Марго тем временем позвонил Фриц Бергман.
— Грандиозная новость!.. — многообещающе заявил юный пилот. — Я лечу с Карлом Великим.
— Когда? Как? Вы в своем уме?
У Марго даже дух захватило.
— Я еще не спятил, — заверил ее Фриц Бергман. — Мой товарищ, тот, что всегда летает с Карлом Великим, вывихнул руку. Так он по крайней мере заявил. И я его заменю.
— Как вы спокойно говорите об этом, Бергман! Знаете ли вы, что этот случай может перевернуть всю вашу жизнь!
— Конечно, знаю, госпожа Рапп. Вот почему я вам и позвонил. Теперь я могу доказать вам, что ничего дурного во вчерашней истории не было. Если бы еще эта штуковина уплыла из сейфа, но ведь все цело. А теперь, госпожа Рапп, вы лично скажете два слова Карлу Великому.
— Я?
— Да, с глазу на глаз, — человеку, которому стоит только нажать кнопку, и германская республика сделается негритянским государством. Нет ничего, что было бы ему не под силу. Уж он-то вам поможет отстоять свои права, как только взглянет на вас, госпожа Рапп.
Последние слова были единственные, которыми бедный влюбленный дал понять, что ради Марго он готов поступиться великим часом своей жизни.
— Да что вы затеяли, господин Бергман?
— Скорей на аэродром! Мы с вами почти одного роста, а плащ придаст вам солидности. Только не робеть. Ведь он меня не видел, откуда же ему знать, кто с ним летит: я или вы? Вы войдете в самолет вместо меня.
— Бергман, это вздор! Поговорим, наконец, как разумные люди!
Она прислушалась. Фриц Бергман положил трубку.
XV
Машина Эмануэля неслась по Берлину; центр города уже снова обрел свое деловое обличье, ночи как не бывало. Каждый торопился уйти из своего дома, сосредоточив все свои помыслы на другом, где его ждало дело. Никто лучше Эмана не видел подоплеки всей этой кипучей суеты, ибо он руководствовался убеждением, что если бы, скажем, владелец вон того универсального магазина был его другом, он, Эман, с помощью своих связей зажал бы его в кулак и в конце концов сам стал бы хозяином магазина. Так упрощалась для Эмана сутолока улицы, с виду беспорядочная и сложная.
Что касается Эмануэля, то он твердо держал курс на запад, куда звала его мечта о счастье. Там еще держалась утренняя рань, на пустынных улицах — кроткое солнце, одиночество сжатых в ряд каменных зданий и небо, доверчиво струящееся между ними, еще не заслоненное суетой городского дня. Взгляд притягивают даже деревья, прозрачным сводом раскинувшиеся над улицей, вернее — над улочкой. Эмануэль с сожалением проехал мимо, ему хотелось, чтобы тот дом был именно здесь. Он так и сказал:
— А жаль, что господин фон Лист живет не здесь.
Эман, все еще державший это имя в секрете, явно испугался.
— Откуда ты знаешь?