— Если придется прибегнуть к силе…
— Лист! Что за глупости!
— Шаттих, вам надо использовать свою репутацию до последней капли. Ваша причастность к делу порукой, что если даже кто-нибудь из его участников исчезнет, никто не проронит об этом ни слова. Эх вы, сильный человек!
— Тут я не могу полагаться на подчиненных. Я знаю, что такое ответственность руководителя. Как же мне подать им отсюда сигнал, чтобы они ввели в дело резервы?
— Нет ничего проще. Отсюда можно выключить освещение в большом зале… Вы подписали наконец?
Шаттих поставил свою фамилию. Готический шрифт. Точка. Лист вставил в глаз монокль, чтобы разглядеть и подпись и того, кто подписался.
— Благодарю, — сказал фон Лист и запер бумагу в свой письменный стол. — На этом изобретении я наживу сорок миллионов.
Шаттих тупо уставился на него сквозь роговые очки и долго не мог отвести от него взгляда. А юный Эмануэль тем временем был сама осторожность. Нет, этому лакею с бесстрастной до наглости физиономией не удастся просто завлечь его наверх, как дурачка. Он осмотрел лестницу, в которой, впрочем, никаких особенностей не обнаружил. По дороге он установил, что оба верхних этажа опоясаны галереями, а за ними расположены комнаты. На первую галерею выходили только три двери, но, судя по длине окружности, на этом этаже было много комнат. Значит, не все имели прямой выход на галерею. Бдительный Эмануэль тут же решил, что ему, вероятно, отведут именно такую комнату, чтобы он оказался в западне.
Эмануэль полагал, что они уже у цели, но лакей, не говоря ни слова, стал подниматься на третий этаж. С широкого стеклянного потолка лился яркий свет; по мере того как они поднимались, становилось все светлее и светлее; но недоверие, снедавшее Эмануэля, окрашивало все в мрачные тона.
— Идите вперед! — предложил он лакею и вошел следом за ним в необычайно комфортабельную комнату. Здесь были принадлежности для курения, ликеры. От зоркого наблюдателя не ускользнула ни одна подробность.
— Туалет рядом, — сказал лакей, уходя.
«Идиот», — подумал Эмануэль о себе, ибо одно из окон было настежь распахнуто и внизу, совсем недалеко, виднелась улица с ее шумами и запахами, воплощение милой его сердцу повседневной жизни, продолжавшейся сейчас без него. Впрочем, никогда еще в его распоряжении не было такой чудесной комнаты. Он развалился в кресле, закурил дорогую сигарету, выпил рюмочку. «Почему меня не поместили этажом ниже? Или, может быть, там комнаты для дам? У него, наверно, гарем?» Вдруг одно имя впилось в него как жало — он даже вскочил. Инга! Не скрывается ли она где-нибудь в доме, если здесь Шаттих? Ее подкупили, она пыталась захватить изобретение посредством взлома и выдать его врагу. Она обманула его с актером, конечно не с Брюстунгом, а с той обезьяной, — он, разумеется, посулил ей карьеру кинозвезды.
— За все, за все будет им воздано, — поклялся обманутый, застонав от боли. Он ненавидел Ингу и свою боль, ненавидел усталость, которая вдруг на него напала. Он направился в ванную. Здесь было много способов освежиться, но Эмануэль выбрал самый действенный — душ. Когда он вытирался, поблизости раздался стук. Он метнулся к двери, задрапировавшись простыней. Никого.
Эмануэль закрыл окно, теперь он явственно слышал шум, доносившийся из смежной комнаты. Он дернул дверь, она не поддалась. Он пнул ее ногой, но вдруг увидел, что дверь раздвижная и раздвинуть ее очень легко. Он вошел в комнату, она была пуста; заглянул и в другие, такие же безжизненные. На нем был купальный халат. В комнаты он входил осторожно, хотя и решительно. Никого. Пустынно и безлюдно. И конца этому нет. Но вот он замедляет шаг: дверь, только что настежь открытая, третья по счету, к которой он подходил, внезапно запирается у него на глазах. Она смыкается самопроизвольно, ничьей направляющей руки не видно.
Храбрец все же попытался войти — не тут-то было, на этот раз ему не удалось устранить препятствие. Он повернул обратно, первое, что пришло ему в голову — выбежать на галерею через свою комнату и оттуда открыть остальные. Здесь для него не должно быть никаких секретов. Безопасность — прежде всего! Он добежал до двери своей комнаты, но и она оказалась запертой. Не теряя времени на размышления, он кинулся, подобрав свою тогу, в другую сторону. Из ванной тоже есть какие-то ходы, может быть он вырвется на улицу через те помещения, если только и они уже не заперты… На полпути он понял, что потерял голову. Его охватило сомнение: быть может, он справился бы по крайней мере с дверью своей комнаты, если бы нервы не сдали. Ему стало стыдно, и он заставил себя повернуть. Перед ним стоял Эман. Он как раз закрывал за собой злополучную дверь.