— В вас есть какое-то обаяние. Меня влечет к вам. Ведь мы познакомились только нынче за обедом, a мне кажется, будто мы с вами знакомы давно-давно.
— Какой вы странный.
— Да… Меня все находят странным. Я не такой, как другие.
— А какой же вы?
— Какой? Да, знаете, долго говорить. Но только вы меня не должны бояться.
— Почему у вас такая рука холодная?
— Сердце горячее.
Долгая пауза.
— Виктор Михайлович!
— Ну?
— О чем вы так глубоко задумались?
— Что? Эх!.. Не стоит говорить. Нет. Нельзя. Не расспрашивайте.
— Наверное, о какой-нибудь из ваших многочисленных симпатий?
— О, Марья Николаевна… Как вы далеки от истины!
— Ольга я Николаевна! Какая я вам Марья Николаевна?! С кем вы меня путаете?..
— Это я нарочно назвал вас Марьей Николаевной, чтобы посмотреть: ревнивая ли вы?
— Да уж вы сумеете вывернуться. Вас на это взять.
И своеобразная гордость прозвучала в голосе Ольги Николаевны. Будто она уже начала гордиться своим собеседником.
— Так о чем же вы так задумались?
— О чем? Вернее — о ком.
— Ну, о ком?
— Нет, зачем, Map… Ольга Николаевна! Лучше не говорить… Скажу только одно; ваше имя надолго запечатлеется в моем сердце, как что-то милое дорогое и сладко-печальное.
— Ну, не надо быть таким… Ей Богу, вы странный. Так о ком же вы думали?
— Сказать? А вы не раз сердитесь?
— Нет. Почему же?
— Вот если вы меня поцелуете, тогда скажу.
— С какой же стати я вас буду целовать! Нельзя. Я замужем.
— Серьезно?!
— Конечно.
Пауза.
— Ну, так что ж такое, что вы замужем?
— Как что? Вот, ей Богу… Какой вы странный.
— Жизнь меня сделала странным, милая Оля.
— Не смейте меня так называть.
— Хорошо, Оля. Не буду.
— То-то. Так о ком же вы думали?
— О вас.
— Интересно знать, что-же вы обо мне думали?
— Я думал: сколько вы счастья можете дать тому человеку, который вас полюбит.
— Наверное, всем женщинам говорите то же самое.
— Я?! Нет. Чего мне! Только вам и говорю.
— Отчего вы такой печальный, Виктор Михайлович?
— У меня жизнь печально сложилась, Оленька.
— Бедный мой, бедный; ну, дайте, я вас по головке поглажу. Оставьте: Пустите! Не смейте меня целовать! Я кричать буду!
Лежа у себя на кровати, я нервно насторожился, вот сейчас раздастся пронзительный крик.
Крика не было. Тишина, на секунду прерванная звуком поцелуя, царила за окном.
— Слушайте, если вы будете так себя вести — я уйду.
— Ну, не надо уходить.
— Да уж я знаю вас — вы умеете женщин уговаривать. Дайте слово, что больше этого не будет.
— Чего?
— Вот этих… поцелуев…
— Дам слово… С одним условием, — чтобы завтра вы пришли ко мне. Я покажу вам свои рисунки. Вы любите искусство?
— Страшно!
— Ну, вот видите. Вы такая чуткая, понимающая и вдруг заброшены в эту глушь. Я понимаю, каково вам приходится. У вас красивая душа. Так придете?
— Я приду с одним условием: дайте мне слово, что вы не позволите себе ничего лишнего.
— Лишнего? Что вы, Оленька?!. За кого вы меня принимаете. Ничего лишнего. Будет самое необходимое.
— Ну, пойдемте отсюда… А то ушли и пропали… — даже неприлично. Только послушайте… Виктор Михайлович… Вы, наверное, меня не уважаете. Только сегодня познакомились, a мы уже с вами… и целовались…
— Ольга Николаевна! Разве можно говорить о каком-то там уважении, если налицо любовь! Разве можно заботиться о каком-то насморке, если у человека брюшной тиф?
— Да уж я вас знаю… Вы умеете красиво говорит… Ну, идите вперед, a я с другой стороны выйду.
Через полчаса Здолбунов, насвистывая что-то, зашел в мою комнату.
— Ты тут? Что это ты делаешь в одиночестве?
— Здолбунов! Я все слышал, о чем ты говорил с Ольгой Николаевной.
Он засмеялся.
— Стыдно подслушивать, дитя мое.
— Знаешь, Здолбунов… я записал весь ваш разговор. Почти дословно. Не хочешь ли прочитать?
Он взял из моих рук бумажку и внимательно прочел ее.
— А ведь, ей Богу, недурно.
— Это? Недурно?! Здолбунов! Ты, который читаешь рефераты по искусству, ты, который имеешь жену — чуткого, тонкого, умного человека, ты, который…
— «О ты, Катилина»! Успокойся, милый. Запомни мудрые слова человека Здолбунова: на кита ходят с гарпуном, a на пескаря достаточно примитивнейшего крохотного стального крючка. Крючка кит даже не заметит; гарпуном пескарь будет раздавлен, как букашка. Все на свете разумно, и Марья Николаевна…