Симонетта Чези собрала их на свои именины; стоял хороший мартовский день, и в комнате, в которой они сидели, было светло и весело. Комната была задрапирована голландским мохнатым полотном работы Агаты Вегериф, которая на фоне, разделанном жилками под парчу, составляет из старых геометрических фигур новые орнаментальные мотивы. Повсюду на стройных столиках и этажерках, в изящных майоликовых вазочках стояли розы, гвоздики, гиацинты, орхидеи. И в этой рамке современного стиля все эти юные сфинксы сидели с грацией кошечек, обещающих превратиться со временем в тигриц, сидели с милым видом молодых зверков, готовых ежеминутно заворчать и выпустить когти, и выражение жадности было написано на всех этих сахарных губках, которые рассуждали о диких страстях.
— Ты, значит, не знаешь случая, бывшего в Фонди, Вана? — приставала к ней Новелла Альдобрандески, которой ужасно хотелось узнать мнение своей смуглой подруги насчет этой любовной драмы, которая так сильно волновала ее врожденное кровавое воображение. — Нет?
— Расскажи, расскажи! — заметила Ориетта, прижимаясь щекой к своим фиалкам и предвкушая удовольствие еще раз пережить восхитительные страшные ощущения и насторожив оба свои личика — одно из цветов, другое настоящее.
— Ах, что он сказал! — восхитилась Адимари. — «Если ты даже раздробишь мне кости, ты все-таки одна останешься для меня; если разрежешь мне жилы, одна, если разобьешь мне череп — одна; если вскроешь мне сердце — одна, вечно одна останешься во мне, в жизни и в смерти!»
— Я удивляюсь, как приличные девушки могут слушать такие ужасы, — сказала Долли Гамильтон, подражая гримасам и тону циркового клоуна и выпуская дым из ноздрей, обращенных к потолку. — Вы хотите окончательно погубить свою reputation? — Последнее слово она произнесла со своим родным произношением и таким серьезно-шутовским тоном, что остальные не могли удержаться от смеха.
— Симонетта, — закричала Новелла с негодованием, — укажи ей дверь, пусть себе идет кататься на коньках!
Долли одним духом опорожнила чашку уже остывшего чая и вставила другую папироску в янтарный мундштук.
— Это Фонди — это такой фон для трагедии! — сказала Бьянка Перли. — Мой отец был там, когда охотился в Понтийских болотах. Повсюду рвы и лужи, бледное озеро, две городских стены, а внутри стен нищета и лихорадка…
— Свирепому пастуху было двадцать два года, — сказала Новелла, — жертве двадцать один. Звали ее Дриада ди Сарро.
— Какое странное имя!
— Она была хороша собой и смела.