— А если не паду?.. — спросил я.
Широкая, снисходительная улыбка озарила лицо комендерал а.
— Резонер, — сказал он. — Резонер, а? Хе-хе... резонер... если того, то так... Хватит! У меня нет никаких «если»! Задание получил? Получил! Баста! А ты знаешь, что это? Хе?! — выдохнул он широкой грудью. Щеки у него мягко заколыхались, блеск пробежал по золотым четырехугольникам орденов. — Миссия — это великая честь! А уж Особая — ба! Особая! Ну! В добрый энный час! За дело, парень, — и не давай себя угробить!
— Буду стараться, — ответил я, — а мое задание?
Он нажал на несколько кнопок, вслушался в звонки телефонов, погасил их. Потемневшая перед тем лысина медленно* розовела. Он смотрел на меня добродушно, отечески.
— Крайне! — произнес он. — Крайне опасное! Но уж ладно! Не ради себя! Не я посылаю! Общество! Благо! Ой, ты, ты... энный... трудное дело... трудное тело тебе досталось! Увидишь! Трудное, но так надо, потому что, того...
— Служба, — быстро подсказал я.
Он просветлел. Встал. Заколыхались на груди ордена, зазвенели; аппараты и телефоны умолкли; огоньки погасли. Волоча за собой спутанные разноцветные проводочки, он подошел и подал мне могучую, волосатую, старческую ладонь стратега. Сверлил меня взглядом, словно брал пробу, брови у него сошлись, образуя выпуклые бугорки, а подпирали их складки помельче; так мы стояли, спаянные рукопожатием — главнокомандующий и тайный курьер.
— Служба! — сказал он. — Нелегкая. Служба, мой мальчик! Служба... будь здоров!!!
Я отдал честь, развернулся на каблуках и вышел, у дверей еще слыша, как он прихлебывает остывший чай. Могучий это был старец — Кашенблейд...
II
Еще под впечатлением разговора с главнокомандующим я вошел в секретариат. Секретарши красились и помешивали чай. Из трубы пневматической почты выпал свиток бумаг с моим назначением, подписанный знаком комендерала. Одна из секретарш поставила на каждой бумаге штамп «совершенно секретно» и передала их другой; та вставила всю пачку в картотеку, затем картотека была зашифрована на портативной машине, ключ к шифру уничтожен по акту, а все оригиналы сожжены; пепел, после просеивания и регистрации, был запечатан в конверт с моим кодом и отправлен на специальном подъемнике в подземное хранилище. Все это, хотя и происходило рядом со мной, я наблюдал отстраненно, в ошеломлении, вызванном столь неожиданным поворотом судьбы. Загадочные замечания комендерала, несомненно, относились к вопросам такой секретности, что на них можно было лишь намекать. Раньше или позже меня ознакомят с ними — иначе как я выполню Миссию? Я даже не знал, имеет ли она что-либо общее с пропавшей повесткой, но все это бледнело на фоне моей поразительно быстрой карьеры.
Мои размышления прервало появление молодого брюнета в мундире и при сабле; он представился тайным адъютантом комендерала, поручиком Бландердашем и, многозначительно пожав мне руку, сказал, что прикомандирован к моей особе. Он пригласил меня в кабинет, располагавшийся в том же коридоре напротив, угостил чаем и начал восхищаться моими способностями, по его мнению, незаурядными, коль скоро Кашенблейд доверил мне столь крепкий орешек. Он также восторгался естественностью моего лица, особенно носа, и я наконец понял, что то и другое он считает поддельным. Я молча помешивал чай, полагая, что сдержанность тут уместна как нельзя более. Через четверть часа поручик провел меня по офицерскому переходу к служебному лифту; мы вместе распечатали его и поехали вниз.
— Однако, однако, — вдруг произнес он, когда я уже ступил одной ногой в коридор, — не нападает ли на вас временами зевота?
— Не обращал внимания... а что?
— Ах, ничего... зевающему можно просто заглянуть внутрь, знаете ли... а вы, случаем, не храпите?
— Нет.
— О, это хорошо. Из-за храпа гибнет столько наших людей...
— Что с ними случилось? — неосмотрительно поинтересовался я.
Он улыбнулся, прикоснувшись к чехольчику, который закрывал нашивки на мундире.
— Если это вам интересно, может, посмотрите наши коллекции? Как раз на этом этаже... там, где колонны... эго Отдел коллекций...