Чтобы войти в мир настоящего символизма, надо искать иную трону. Довольно мы блуждали в лесу, где лживые фантомы и призраки напрасно пугали нас. Если суждено испытать человеку последний молитвенный ужас, пусть смелый изведает его в открытом поле, на утренней заре, когда земля, едва проснувшаяся, вздымает к небу свою измученную грудь и за холмами тихо курится туман ее дыхания. В эти ранние часы пусть совершит он обряды очищения, и, оправданный, произнесет свои последние моления. А когда яростное солнце, «золотой Змей» подымет свою голову, пришедший скажет вместе с Тютчевым:
А если пришедшему суждено увидеть в заре восходящей иное лицо, он повторит за поэтом:
И так Перед нами тема Земли и Солнца. И наша судьба зависит от того, как мы истолкуем эту тему. Услышим ли мы «благовест всемирный победных солнечных лучей» или мы снова уйдем в ночь, туда, где по слову другого поэта:
«Частные явления – суть знаки общей сущности. Поэт умеет читать эти знаки и понимать их смысл»[9]. И Тютчев воистину читал священную книгу символов. И в «неразгаданном ночном» он узнавал «наследье роковое».
В этой стихии поэту чудится заговор «глухонемых демонов», бездна пылающая, а за ней живой и темный хаос. Поэт не удалял мечтания от земли, не создавал, как лирик-идеалист, возможного и прекрасного «идеального» мира: его взгляд был устремлен на мир ночной, и в нем он открывал «бурю уснувшую». За нею хаос шевелится!
Но, по слову Вячеслава Иванова – а realibus ad realiora: и там, в мире истинных реальностей, – он верит
Если бы мы захотели применить философские термины к поэзии, мы сказали бы, что поэзия Тютчева и других символистов-реалистов имманентна, тогда как поэзия символистов-идеалистов по преимуществу трансцендентна. И Тютчев по праву сказал о себе:
Но имманентный характер поэзии не исключает ее религиозного содержания. И эта верность страдающей земле покупается дорогой ценой сораспятия с ней; и земля не только наша мать, она – наша невеста. Любовь к земле – наша последняя любовь.
Если Тютчеву была ведома магия хаоса, то Вл. Соловьеву суждено было узнать тайну космоса.
Поэт-идеалист не разделяет такой любви к земле, которая волновала сердца Тютчева и Вл. Соловьева. Поэт-идеалист любит землю, пока он не увидел ее ран и мучений: услышав ее стоны, он тотчас бежит прочь от нее в мир сновидений. Его судьба подобна судьбе Раймунда Луллия, который долго добивался взаимности своей возлюбленной. И когда красавица назначила, наконец, ему свидание и, уступая его мольбам, позволила расстегнуть свой корсаж, бедный любовник бежал от нее в ужасе: на прекрасной груди были язвы. Рыцарь забыл, что любовь сильнее смерти.
Но поэт, исследователь мира, знает тайну любви и ее всепобеждающую силу. Ни язвы, ни цепи не устрашать его. Душа мира подобна голубке, связанной «новыми кольцами древнего змея». Но плен ее не вечен.
И тот, кто хочет познать последнюю тайну, кто хочет быть воистину «рыцарем-освободителем» прекрасной пленницы, пусть найдет связь между искусством и жизнью. И к этим освободителям обращены слова Вл. Соловьева: