В свете сказанного хлопотная для меня и связанная с потерей драгоценного времени поездка в Москву в ноябре отпадает.
За пересылку письма Н. Я. благодарю. Ей — неизменный привет и наилучшие пожелания.
Извини резковатый тон. Но я не люблю ни назиданий, ни оценок с высоты абсолютного превосходства. Я в таковое не верю. Ни в чье.
Желаю здоровья.
Г. Д.
23.08.67 г.
Переписка с В. В. Ивановым
Москва, 16 июня 1965 г.
Дорогой Вячеслав Всеволодович.
Вмешательство болезни Вашей помешало нашему возможному свиданию. Скажу вам одно. Природа не может не оценить страсть героической воли к выздоровлению, открывает дорогу к победе. Одна из «сторон живой жизни». Не зная Вас, я целый вечер говорил с Вами — я ведь глухой и не был предупрежден. Так эта встреча мне дороже.
Жму Вашу руку. Желаю здоровья, а воли к добру Вам не занимать. Сердечный привет Вашим домочадцам.
Ваш В. Шаламов.
Москва, 21 августа 1966 г.
Дорогой Вячеслав Всеволодович.
У меня приготовлен Вам небольшой подарок. Я переплетал свои колымские стихи (1937–1956) из шести тетрадей. Там есть и «Снега Аввакумова века» и почти все, что я за эти годы написал рифмованного.
Из-за своей глухоты я никак не могу воспользоваться телефоном, чтобы сговориться о встрече.
Скажите, когда я могу этот подарок (полпуда весом) Вам привезти?
Сердечный привет Вашей жене.
Ваш В. Шаламов
Переписка с А. А. Ахматовой
[записка в Боткинскую больницу]
[1965 г.]
Вы живы благодаря тому, что тысячи людей шлют Вам свои приветы, свои пожелания доброго здоровья. Я пил за Ваше здоровье нектар надежды и у Пастернака, и у Солженицына.
В жизни нужны живые Будды, люди нравственного примера, полные в то же время творческой силы. Я тоже хочу на своем, малом пути доказать, что не всех можно убить.
Переписка с Н. Я. Мандельштам
Москва, 29 июня 1965 года.
Дорогая Надежда Яковлевна, в ту самую ночь, когда я кончил читать вашу рукопись, я написал о ней большое письмо Наталье Ивановне[318], вызванное всегдашней моей потребностью немедленной и, притом, письменной «отдачи». Сейчас я кое в чем повторяюсь. Кроме того, устное и письменное слово различно по своему возникновению, своей жизненной природе. Центр письменной речи вовсе в другой части мозга, чем устный центр. В сущности, чтения ораторами докладов — это насилие над традицией устного слова и над природой письменного. Но это все к слову.
Рукопись эта, как, впрочем, и вся ваша жизнь, Надежда Яковлевна, ваша жизнь и жизнь Анны Андреевны, — любопытнейшее явление истории русской поэзии. Это — акмеизм в его принципах, доживший до наших дней, справивший свой полувековой юбилей. Доктрина, принципы акмеизма были такими верными и сильными, в них было угадано что-то такое важное для поэзии, что они дали силу на жизнь и на смерть, на героическую жизнь и на трагическую смерть.
Список начинателей движения напоминает мартиролог. Осип Эмильевич умер на Колыме, Нарбут умер на Колыме, судьба Гумилева известна всем, известно всем и материнское горе Ахматовой. Рукопись эта закрепляет, выводит на свет, оставляет навечно рассказ о трагических судьбах акмеизма в его персонификации. Акмеизм родился, пришел в жизнь в борьбе с символизмом, с загробщиной, с мистикой — за живую жизнь и земной мир. Это обстоятельство, по моему глубокому убеждению, сыграло важнейшую роль в том, что стихи Мандельштама, Ахматовой, Гумилева, Нарбута остались живыми стихами в русской поэзии. Люди, которые писали эти стихи, оставались вполне земными в каждом своем движении, в каждом своем чувстве, несмотря на самые грозные, смертные испытания. Я думаю, что судьба акмеизма есть тема особенная, важнейшая для любого исследователя — для прозаика, для мемуариста, для историка и литературоведа.
Большие поэты всегда ищут и находят нравственную опору в своих собственных стихах, в своей поэтической практике. Нравственная опора искалась и вами, и Анной Андреевной, и Осипом Эмильевичем в течение стольких лет — на земле.
<Эти вопросы> у нас достойны большего акцентирования. Это ведь один из главных вопросов общественной морали, личного поведения.
Тут не только исконная русская черта — желание пожаловаться, а и желание просить разрешения у высшего начальства по всякому поводу. Это и тот конформизм, именуемый «моральным единством» или «высшей дисциплинированностью общества». Это и желание написать донос раньше, чем написан на тебя; это и стремление каждого быть каким-то начальником, ощутить себя человеком, причастным государственной силе. Это и желание распоряжаться чужой волей, чужой жизнью. И главнее всего — трусость, трусость, трусость. Говорят, что на свете хороших людей больше, чем плохих. Возможно. Но на свете 99 процентов трусов, а каждый трус после порции угроз — превращается вовсе не в просто труса.
315
Иванов Вячеслав Всеволодович (р. 1929) — филолог, переводчик, сын писателя Всеволода Вячеславовича Иванова.
316
Письмо В. Шаламова А. Ахматовой — это записка, переданная ей Н. Я. Мандельштам (?) в больницу. Виделся с Анной Андреевной Шаламов лишь однажды, эта встреча описана в эссе «Ахматова».
317
Мандельштам Надежда Яковлевна (1899–1980) — автор книг «Воспоминания». М., 1989; «Вторая книга». М., 1990; «Книга третья». Париж, 1987.