Обязательно надо снять все страницы, где хоть намеком чувствуется несимпатия, недружелюбие к евреям. Эта позиция недостойна русского интеллигента, русского писателя. Надо повычеркивать лишние пейзажи, особенно если пейзаж не несет другой нагрузки — не нужен в рассказе, ни в повести, ни в мемуаре.
Надо снять суждения о Выготском. Выготский — знаменитый русский психолог, автор ряда важнейших работ, словом, классик. А героиня, вместо того чтобы ловить каждое слово Выготского, — слушала Келтуялу: «Державин читал у нас очень недолго, его сменил некий Выготский, личность до того тусклая, что по контрасту он казался малознающим».
В. Каспарова была секретаршей не Ленина, а Сталина (до Стасовой), эта та самая секретарша, которую Сталин посадил.
Можно переименовать Череповец просто в Город с большой буквы.
Автор немного графоман, но это, повторяю, не порок, Леонов тоже графоман.
Не Лютер казнил своих бывших единомышленников, а Кальвин — Сервета.
Не «термометр», «барометр» революции — таково было тогда ходовое кодовое слово.
О всех колымских страницах. Колыма — это более серьезное предприятие, чем кажется автору, — и суть не уловлена.
И Сермукс и Афанасьев могут благословлять из гроба автора за такие воспоминания.
Вот и все. Вычеркнуть стихи и замаскировать всякое родство своей прозы со стихами — и собственными и чужими — всякими.
Не следует к стихам относиться так серьезно. Стихи — это боль, мука, но и всегда — игра. Стихи убивают людей, которые относятся к ним серьезно. Жизнь в стихах, по рецептам стихов противопоказана людям. Стихи — это античеловеческое мероприятие, скорее от дьявола, чем от Бога.
Человек должен быть сильнее стихов, выше стихов, а поэт — обязательно. Автору следует знать, что стихи не рождаются от стихов. Стихи рождаются только от жизни.
Повесть написана в возрасте, когда автор понял, что из всех действующих лиц — живых и мертвых — писатель именно он, она, и доказал это.
<1973>
Вскоре Варлам Тихонович уезжает в Коктебель, и я провожаю его на вокзале.
Мы как-то отдаляемся друг от друга... Его письмо 1974 г. перед отъездом в Коктебель полно поручений и забот — это понятно, ведь первая дальняя поездка после 1953 года. Он волнуется, как уехать, как доедет, но все равно полон решимости реализовать льготы Литфонда, ведь в 1973 году он вступил в Союз писателей.
13 октября 1974 г.
Ирина Павловна!
Я еду в Коктебель не для того, чтобы тревожить тени Волошина или Грина, или, скажем, Овидия Назона, а также и деятелей ракетостроения.
Я хочу просто ощутить собственной кожей — будет ли там писаться столь же продуктивно, как и в каменной городской Москве. Если да, то можно будет будущей весной с началом купального сезона уехать туда. Плавать, опережая Серебряный Бор. Если нет — в Крым я больше не ездок.
К сожалению, как это всегда бывает при реализации всяких заоблачных планов — меня ждёт ряд сюрпризов:
1) с половины октября поезда на Феодосию ходят не два раза в день, а один раз через два дня. Самолетных рейсов в Феодосию нет — как было бы в Симферополе. Такое резкое изменение расписания сразу привело к пробке при заказе билетов — бой у предварительной кассы на Курском вокзале — еще тот бой! Билет в одну сторону! Никаких обратных рейсов! Схватки у касс напоминают Магаданские, Оймяконские бои, — никаких купейных! Благодари за плацкартные!
2) Поезда только по четным числам! Я купил на 14 число, вместо 15 (или 16) с расчетом на то, что точно такая картина знакома Дому творчества, и они примут и раньше на сутки. И автобус пришлют. А в крайнем случае — я переночую в Феодосии. В моей жизни тысячу ночей проспал я на вокзалах. Если вписать лишний город в этот список, то это только плюс — и городу, и мне, и миру.
Но, конечно — все транспортные беды впереди и кончатся, очевидно, только с возвращением в Москву — пришлось взять поменьше вещей, чем мне хотелось. Я напишу оттуда, как всё сложится. И прошу получить по рецептам лекарство в установленные сроки, я забыл предупредить П. А.[385] о своём отъезде за три дня — сюрпризом.
Благодарю, с уважением, В. Шаламов.
Коктебель, 20 октября 1974 г.
Ирина Павловна.
Все мои надежды сбылись. Здесь оказалось даже лучше, чем мог предполагать, и я уже написал немало стихов, не выбиваясь из своего рабочего ритма.