Считаю, что Волошинскому Коктебелю не суждено конкурировать в истории и в географии с Планерным. В соревновании трех стихий — моря, неба и земли — выиграло небо — планеры, самолеты и ракеты.
И как бы ни было прекрасно зеленое коктебельское море, как ни глубока и заманчива шахта Карагаза, будущее не за ними, а за воздухом.
Никаких изданий об авторе поэм, посвященных тому, которое было подарено мне когда-то, — здесь нет в помине.
Каталог Волошина, выставки двухлетней давности, издан в 750 экземплярах, и купить, конечно, немыслимо. Зато Феодосия к своему 2500-летнему юбилею рискнула выпустить открытки тиражом 190000 экземпляров. Но не помогли и двадцать пять феодосийских веков — открытками этими завалены все магазины, хотя набор открыток хорош и дешев — десять открыток — 32 коп. Но 190000!!!
Вообще в музее Айвазовского представлены очень хорошо 60 замечательных акварелей. (А всего их более 200 у Марии Степановны[386] в доме). В музее Айвазовского — 500 картин хозяина. И ты наглядно видишь, что два различных мира, различных художественных мировоззрения и решения <тут>.
Конечно, в пользу Волошина.
Это выглядит, как удачная художественная диверсия — с убедительной победой территории классика и мариниста.
Современника четырех царей, свитского и светского господина.
Один — весь навар, весь поиск выносивший каждый день на бумагу свои художественные наблюдения, исследовавший каждую тень в морских волнах с помощью своего художественного дневника. И рядом с ним классика — Айвазовский, который рубал в парижских гостиных свои морские виды, не желая знать моря и нарубал 6666 картин. Пережив четырех царей, умер с кистью в руках в возрасте 83 лет 2 месяцев, создавая очередную картину, разумеется, с «сюжетом».
Я купаюсь каждый день с утра еще до завтрака. Вода теплая совсем. Тут есть пловцы разного вкуса: одни любят купаться в бурю — в волнах прыгать. Никому здесь купаться не запрещается. Шлю привет. В. Шаламов.
30 октября 1974 г., Коктебель.
Вчера я был на могиле Волошина. Принес туда от Зеленого залива и бросил свой камень за каменную изгородь, которой окружена могила. Это как бы клумба цветочная, но всё здесь — из камня.
В загородке камней немного, невысоко засыпано. И, наверно, ритуал был таков — чтобы каждый прохожий бросил свой камень, как бросают цветы и насыпают курган. Мой камешек надо повторить миллион раз, чтобы он занял какое-то место в этой просторной загородке, поднял общую ее площадь.
Смог туда зайти. Взял и себе с могилы несколько камней. У меня их целая минералогическая коллекция: 1) выбранные за красоту, 2) горсть случайных камней, 3) камни с волошинской могилы. Всё это, к счастью, камешечки и большого груза не составят.
Никто из отдыхающих не мог мне показать эту гору. <Тропу> показывали и служащие городские — несколько. Даже библиотекарша неуверенно указала. Но гардеробщица — сразу указала твердо. И, дождавшись сухого дня, — там глина, грязь, — я пошел не быстрым и не медленным шагом. И прибыл к могиле через все перекаты, провалы, мосты и овраги, ручьи и реки, крутизну и стремнины, обрывы и пропасти через 45 минут.
Обратно, вниз шел уже медленно. На эту дорогу ушло 1 час 15 минут.
Литфонд мог бы устроить экскурсии такие для каждой группы отдыхающих. Ведь картины его, акварели входят в феодосийский вояж или круиз, что ли. Всегда ведь есть менее морские и более горные дни.
Волошин умер от воспаления легких, так что мой упрек в неподготовленности пешеходного сердца — несправедлив.
Местный фотограф, который обслуживает тут отдыхающих, отказался снять могилу Волошина, хотя всё это я предлагал оплатить. Часа ходьбы не под силу.
Ветер, правда, там здоровый — прямо сбивает с ног у могилы. И отпугивает многих экскурсоводов.
Только написал это письмо и вдруг нахожу в почтовом ящике гостиницы письмо из ЦГАЛИ на свое имя. Вот здорово! Только этого мне для моего крымского блаженства и не хватало. Шлю привет. В. Шаламов.
31 октября 1974 года.
В Новом Свете мне, увы, наверное, не придется побывать до следующей своей поездки в Коктебель. Сырость и осень. Уже и купаться — холодна вода, я <надеваю> куртку, теплее одеваюсь.