5) «Слепоглухонемому»;
6) «Мой умер дух — хоть плоть еще жива»;
7) «Когда тоску житейской ночи»;
8) «Пронеслись над землей часы забытья»;
9) «Самому себе»;
10) «Зыби и сушь. Мелеют воды»;
11) «Костер»;
12) «Меж тем, кто вкруг тельца златого»;
13) «Бушует буря, ночь темна»;
14) «В дороге»;
15) «Один звук имени ничтожной»;
16) «Счастливый день. Под деревенский кров»;
17) «Прощально заревом горит закат багряный»;
18) «Плакальщицы»;
19) «Я прощался — всю жизнь я прощался»;
20) «Молитва»;
21) «В кибитке»;
22) «Встреча Нового года»;
23) «Как странник под гневом палящих лучей»;
24) «Мне легче дышится на горных высотах»;
25) «В тиши раздумья, в минуты просветленья».
Есть у Голенищева-Кутузова и недостатки. Плохие стихи есть у любого поэта. Есть они и у Пушкина, у Лермонтова. У них есть недочеты, Голенищев-Кутузов — его многословие, шаблонность, особенно многословие. Он не искал путей к лаконизму, к экономии строки. «Плакальщицы» — редкое исключение, «Один звук имени ничтожной».
А ведь все проблемы русского стиха — каноничность русского стиха — могут быть решены на 8 строках, самое большее в 12.
Время было многословное. Голенищев-Кутузов не хотел жертвовать оттенком чувств или мысли, возникавшим при написании стиха, он оставлял. Появлялось многословие.
Со звуковым поиском своих современников Голенищев-Кутузов был, конечно, знаком и отрицал их, считая (возможно, справедливо), что альфа и омега русской поэзии — Пушкин и в этом отношении.
Все это аллитеровано вполне по-пушкински, не больше.
Прекрасны появления если уж не скучного грома, то скучного сумрака. Настойчивое исследование терпения почившего, спящего, безмолвного, мертвого Бога — возникает то и дело.
Много стихов отточено, пущено на классическом русском оселке — Дорога — Листок — Молитва, видно, что свое слово Голенищев-Кутузов умел и мог, и имел право сказать.
Абсолютно оригинальные:
1) «Слепоглухонемому»;
2) «Я прощался. Всю жизнь прощался»[457].
В высшей степени выразительна «Молитва».
Есть и другие недостатки: слишком малое рвение к чисто звуковой стороне дела, вовсе не свойственное Пушкину, — для которого не было секретов в звуковых украшениях стиховой речи, дополнительных колокольчиках к ритму и размеру. Для Пушкина это было воздухом, которым дышал, как поэт. На ограде памятника Пушкину Голенищев-Кутузов написал большое стихотворение.
Именно не растоптан в прах, а низвергнут.
Сам Голенищев-Кутузов мог бы повторить эти слова.
Голенищев-Кутузов знал много иностранных языков, но, конечно, писал только русские стихи. Из Гюго, из Гёте — это все малоудачные пробы, находок тут не было.
Ощущение ухода от людей, сближение с природой, и притом русской природой, находки на этом пути и давали Голенищеву-Кутузову возможность строить свою самозащиту в четырех стенах.
По своему ощущению мира Голенищев-Кутузов принадлежит к числу русских пророков с философией, обгоняющей западные образцы. Но это — и вовсе отдельная тема.
Голенищев-Кутузов достоин встать на полке библиотеки поэта наряду с Блоком, Буниным, Апухтиным.
Открытие нового русского поэта-классика для другого поэта шестидесяти шести лет от роду само по себе — уникальный случай в истории русской литературы.
Но чудеса на этом не кончаются. Совпадают (с моими стихами) эмоциональный тон, интонационный строй, техника (даже названия стихов одинаковы — «Старик», «Орел», «Метель», «Костер»). Прошло ведь сто лет. Тут уж я опускаю руки. Загадку совпадения не могу объяснить.
Подражание, эпигонство, отсутствие новизны считаю главным грехом стихотворца, и загадку Голенищева-Кутузова не могу объяснить. В природе больше необъяснимого и случайного, чем мы знаем. Более поражающих вещей, чем мой, весьма удивительный случай, сверхтелепатические чудеса. Но это все — не главное. А главное в том, что Вы сделали мне редчайший, уникальнейший новогодний подарок — подарили нового русского классика.
456
Неточно цитируется стихотворение «Счастливый день, под деревенский кров» (там же, с. 38): «...Не верь молчанию грозной тучи...». — Прим. сост.
Цитируется стихотворение «Когда, святилище души...». — Прим. ред.