5 июля 1957 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
В том, что Вы тщетно ожидаете ответа на письмо, виновата в некоторой мере я, я должна была бы Вас известить...
Так вот, Аркадия нет дома, когда придет, не знаю. Всеми силами души верю, что скоро. Он в Магадане с 8 июня, статья — 58-10. Что, как и почему и откуда, не могу предполагать, скоро, конечно, узнаю. Мы с Максимкой решили оставаться здесь до положенного мне отпуска, значит, до 1959 года, к тому времени все выяснится. Вы понимаете, как тяжело. Максимка уже неделю болен пневмонией, держу его дома и бессердечно колю. Пожалуйста, дайте как-нибудь знать о получении моего письма. Если желаете узнать о дальнейшей судьбе Аркадия, пожалуйста, я Вам сообщу, а может, и не нужно. Вот и все. Всего наилучшего. Лиля.
14 сентября 1957 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Получила Ваше последнее письмо. Благодарю за него. Оно так вовремя! Я знаю, что Вам понятно все то, что не скажешь ни в каких письмах, однако Вашим оптимизмом я не смогла проникнуться. Хорошо, что Вы верите. Блажен, как говорят, неведающий. И Ваше письмо, и короткий рассказ Вали, который зашел ко мне после приезда, утверждают меня в догадке, что вся эта мрачная история — старания усердных местных соответствующих чинов. Это — одна моя надежда. А если это «вообще»? Не знаю. Аркадий будет писать в ЦК, кассацию решил не писать, чтобы не томиться в магаданской тюрьме. У нас это уже шестой случай с февраля этого года, и опыт говорит, что кассировать бесполезно, лично у меня надежда на Аркашину инвалидность.
Так вот: суд состоялся здесь 10–11 сего месяца. Аркадий получил 8 лет. С обвинительным заключением я не знакома, но из подслушанного у двери во время судебного заседания знаю, что речь шла об антисоветской агитации, о слушании радио и о враждебных взглядах Добровольского. Свидетелей 5 человек, из них один — приятель Аркадия еще по 36 году на Неринге, вместе тачки катали и в жестяной банке на костре чай варили. Этот приятель показал, что взгляды Добровольского и убеждения — антисоветские. Жалкий трус и подлец! Аркадий сказал ему после его показаний, сказал так громко, что и за дверью я услыхала: «Ну, Петро, пусть тебя рак совести сожрет!» От защиты Аркадий отказался и вел себя на протяжении этих двух дней, как должен себя вести мужчина и настоящий человек, не совершивший никакого преступления. Все показания отрицал, на все вопросы отвечал обстоятельно и на высоте эрудиции. Может быть, не надо было так ясно обнаруживать свое превосходство... В перерыве секретарь прибежала вниз, где была отведена комната, и просила Аркадия говорить не так быстро и «более понятными словами». Я — что я... я знаю, что мой муж, как и в 37 году, ни в чем не виноват, что он перед всеми предстал мужчиной и человеком честным и что долгая неволя куда лучше той свободы, которую имеют сейчас друзья вроде Петра Андреевича. Поэтому я спокойна, никаких слез, никакой паники. Будем здесь жить с Максимкой до моего отъезда, до моего отпуска, а там, может, и Аркадий придет. Бывает невыносимо тяжело, как подумаешь о том, что 17 лет ни за что человека таскали (и какого человека), отнято здоровье, жизнь отнята, а теперь что же — и умереть в тюрьме? Максюшка отвечает всем, что его «папа в больнице, там есть кроватки, папа кушает яблочки и там ему ставят уколы». Ну, Варлам Тихонович, будьте здоровы, спасибо Вам, Лиля.
P. S. Аркадий был очень обрадован, когда я принесла ему Ваши письма, присланные в его отсутствие.
3 ноября 1957 г.
Дорогой Варлам Тихонович!
Спешу ответить Вам на письмо от 18 сентября[97]. Сообщить об Аркадии могу очень немного: он кассирован и сидит во внутренней тюрьме Магадана. Яша (кажется, я вам писала, что их двое) не стал кассировать и находится уже на пересыльном пункте в 5 километрах от Магадана. Не знаю, осчастливит ли на этот раз кассация, скорее, нет. Из-за этого моя связь с Аркадием совершенно прервана. Но самое важное (а может, теперь уже совсем неважное) сообщение — Аркадий реабилитирован по 37 году. Расписываться в том, что с определением Коллегии Верховного суда ознакомлена, ходила я. Документ мне не выдан. Что теперь предпринимать, какое теперь это имеет значение и какие реальные возможности из этого вытекают, — представляю смутно. Написала прямо начальнику тюрьмы в Магадан, просила сообщить Аркадию и дать ему возможность написать мне. Разве они могут это сделать? Это их хабибулины[98] вечные! Первые дни пребывала в совершенной растерянности и раздражении. Потом поняла, что теперь все сделается без моих стараний, и решила ждать Аркадиевых распоряжений. А что я еще могу? Сегодня вот узнала, из третьих уст (со дня ареста Аркадия приемник наш не работает, просто странно) об амнистии, толком ничего не знаю, жду газет. Валентин был у меня недавно, меня тронуло это. Получу письмо от Аркадия, сообщу Вам обязательно, а может, он сам явится? Будьте здоровы. Лиля.
98
Хабибулин — надзиратель в Центральной больнице для заключенных в пос. Дебин, упоминается в рассказе В. Шаламова «Геологи».