— Однако пойду я. Демиду передайте: после загляну.
— Фу-ты, какой пышный! — Алевтина с облегчением шевельнула узенькими покатыми плечами. — А он еще ничего, видный мужчина. Как он тебе показался?
Она лукаво посмотрела на сестру и прикусила язык: по лицу Дорофеи катились слезы.
О Софье, сидевшей, как царевна в дорогих соболях, в ложе на площади, Нестор и думать забыл. Зато не выходила у него из ума девочка, Фрося, которую он встретил в Форштадте. Насчет Дорофеи он не беспокоился: слава богу, ничем себя с ней не связал, а если раза два обнимал и целовал на гулянье — что с того? В играх многое допускается. Нет, Дорофею он ничем не обидел, ухаживал, как за другими девушками в станице, и только. Не так уж тянуло его к ней, да и жениться на бедной батя не позволил бы.
Как примет отец невесту из рабочей среды, Нестор представлял тоже хорошо. Но тут он готов был на любые крайности, хотя еще не выяснил ни отношения к себе своей избранницы, ни ее семейного положения. Почему это старики привыкли своей державной властью — без любви и согласия молодых — заключать брачные сделки? Может, дочка не дотянула до «барышни», с ребятишками в мяч, а то и в куклы играет, но пробьет час, и поведут ее под венец, боязливо-покорную, как овечку. С «кавалерами» разговор тоже недолгий.
Собираясь обратно в Оренбург (отпуск кончался завтра), Нестор бестолково бродил то по дому, где в чисто прибранных комнатах нежилось февральское солнышко, то по широкому двору с просторным навесом, под которым громоздились тарантасы, фургоны, глубокие кошевки, розвальни и санки, щегольские, с круто выгнутым передком. Посмотрел он, не видя, на все эти добротные повозки и пошел к утепленной летней кухне, будто привлеченный живо повалившими из трубы клубами дыма, но на полпути свернул к высокому амбару с пристройкой — клетью, куда укладывали спать после бурной свадьбы старшего брата Михаила с его молодайкой. Сейчас оттуда доносились азартные в торговом споре голоса отца и татар-покупателей, и это остановило Нестора, еще не готового для серьезного объяснения с родителями.
«Фрося-то ничего ведь мне не сказала. Я-то нужен ли ей? Вдруг она уже просватана…»
Глядя на прочно, по-хозяйски устроенный двор, Нестор вспомнил рассказы о женитьбе папани. Как загнанный заяц, метался по этому двору, спасаясь от побоев отца и старшего брата, семнадцатилетний Григорий Шеломинцев, не хотевший ехать к венцу. Так и венчался весь в синяках, со слезами на глазах. А сейчас вон как шумит, охрипший с похмелья, того и гляди, вытолкает татар взашей. Но те не из робких и свое возьмут.
Вот уже работники стали выносить на помост перед амбаром и клетью тюки грязной овечьей шерсти и гремящие на морозе, широко распластанные бычьи, бараньи, козьи шкуры.
Мать, черноглазая, нос кнопочкой, проплыла из кухни в дом с жаровней в руках, и чем-то вкусным пахнуло на Нестора. Дородностью Домну Лукьяновну бог не обидел, но она легко носила свое плотное, большое тело. Нестор вспомнил, что злые языки поговаривали, будто отец, который был моложе жены лет на семь, гулял от нее раньше и крепко ее поколачивал. Однако она судьбой была довольна, сора из избы не выносила, запретив и детям рассказывать о семейных вспышках. Только с невесткой Аглаидой ужиться не могла, и Михаил еще до ухода на фронт поселился с женой и двумя малышами на степном хуторе. Там они и жили до сих пор, приезжая в станицу только в банные дни. Баня, топившаяся по-белому, тоже стояла в переднем дворе, окруженная башнями кизяков, поленницами дров и хвороста. Младшая сестра Харитина выносила из ее дверей колодки с узлами отжатого белья, исходившего паром на морозе, проворно ставила их на сани, пока работница Айша — здоровенная, как солдат, киргизка, в туго подпоясанном бешмете — заводила в оглобли смирного мерина. Закончив нелегкое свое дело, Харитина подлетела к Нестору, все так же в задумчивой нерешительности ходившему по двору.
— Уже собрался, братец? — спросила она, любуясь его молодецки-воинским видом. — А мне маманя такой урок задала, что я и поговорить с тобой толком не успела. Смотри, каку гору мы с Айшой накрутили, будто век не стирались. Да и то баушка все строжится: половики побей вальком, сполосни да опять поколоти. Больно-то мне нужно зазря силу у проруби мотать!
Нестор, еще не выведенный из глубокого раздумья этим щебетаньем, с удовольствием смотрел на вертлявую курносенькую сестренку, но слова ее отскакивали от него, как горох от стенки.
— Ты бы не больно спешил. Не уйдет твой Оренбург! Мы через часик-другой управимся на речке, тогда я тебе такое расскажу!.. — скороговоркой сыпала Харитина.