И все же, если бы ему предложили измениться, вести размеренную и даже счастливую жизнь в благополучной среде, он бы решительно отказался. Его цепко держала та паутина, в центре которой он находился, наблюдая за развитием подготовленных им же событий и за поворотами судьбы-индейки.
— Куэйл слушает, — сказал он в трубку. Телефонист отозвался:
— Это главная линия. Будете разговаривать, сэр?
— Нет, — ответил Куэйл, — перейду на мою личную. Подождите минуту.
Он повесил трубку, вышел из спальни, миновал коридор, кухню и через шкаф в прачечной проник в смежное помещение. Он свернул в первую по коридору комнату, обставленную строго, как и подобает учреждению — большой письменный стол, столик машинистки, ряд стальных картотечных шкафов. На столе стояли три телефона, снабженных микрофонами специального образца. Куэйл поднял трубку одного из них:
— Алло!
С другого конца провода ему ответил тихий усталый голос Феллса. Куэйлу казалось, что у этого голоса всегда одна и та же безжизненная интонация, все тот же тембр, все тот же скучающий тон. Иногда он задавался вопросом, есть ли предел безразличию этого человека.
Феллс сообщил:
— Я думаю, вы будете рады узнать, что все прошло удачно.
— Значит, вы устроили встречу своим друзьям? — уточнил Куэйл.
— Да, — ответил Феллс. — Мы их встретили. — Куэйл спросил:
— Они были рады с вами повидаться?
— Так себе, — ответил Феллс. — Возможно, они надеялись увидеть кого-нибудь другого.
Куйэл сказал с ухмылкой:
— Надо полагать, они не очень-то возликовали при вашем появлении.
— Нет, — ответил Феллс. — Почему-то не обрадовались! — Помолчав немного, Куэйл спросил:
— И это… все?
— Нет, не все, — ответил Феллс. — Мессенэй засыпался.
— Серьезно?
— Боюсь, что очень серьезно.
— Понимаю, — произнес Куэйл. — Я глубоко сожалею о нем.
— Я тоже, — сказал Феллс. — Есть еще что-нибудь на сегодня?
— Нет, пока все. Но, я думаю, для вас вскоре еще найдется подходящее дело. Нет, ничего особенно интересного или выдающегося, но все же придется этим заняться. Я свяжусь с вами. Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, — отозвался Феллс.
Куэйл услышал клацанье рычажка и повесил трубку. Он подошел к одному из шкафов картотеки и открыл его, скрипнув дверцей. Внутри находилось с полдюжины папок, помеченных названиями различных торговых фирм. Куэйл взял одну из них. Название гласило: «Кооператив по добыче антрацита». Он перенес папку на стол и открыл ее: внутри находилась дюжина карточек, пришпиленных к пачке бумаги и разложенных в алфавитном порядке. На каждой из них стояло женское или мужское имя. Куэйл вытащил последнюю из карточек. Вверху было отпечатано на машинке:
«Мессенэй, Чарльз Фердинанд Эрик».
Далее шли подробности его карьеры. Куэйл обнаружил, что он нес службу в авиации — сначала был летчиком в офицерском звании, затем в течение полутора лет — командиром эскадрильи Королевских военно-воздушных сил. До увольнения из армии он сбил одиннадцать вражеских самолетов. Куэйл сунул карточку в карман своей малиновой пижамы, снова положил досье в картотечный ящик и запер его. Он снова вернулся в коридор, прошел через прачечную, кухню и вернулся в спальню. Там он подошел к камину и с минуту стоял, рассеянно глядя на радиатор — имитацию горящих углей.
Он взял с каминной полки пачку сигарет и закурил одну. Той же спичкой он поджег уголок карточки Мессенэя и долго наблюдал, как она сгорает. Он держал ее в руке, пока огонь не добрался до пальцев. Затем Куэйл загасил сигарету, улегся в постель и, протянув руку, выключил лампу под розовым абажуром. Он был счастлив, что сможет, наконец, выспаться. Последняя его мысль была о Мессенэе. Бедняге и в самом деле не повезло!
Глава 2
Феллс
Феллс сидел в двенадцатом ряду партера в «Палладиуме». Он неподвижно смотрел на сцену и ощущал присутствие Томми Триндерса. Но ощущение это было очень смутным из-за теней, незримых картин и силуэтов, живших только в воображении Феллса. Он понимал, что его попытка с «Палладиумом» не удалась. Какое уж тут развлечение… Слыша взрывы смеха при выходах на сцену Триндера, Феллс думал о себе, как о не совсем нормальном. Ведь теперь он мог находить интерес в поглощающих все силы занятиях, требующих полного напряжения нервной системы и заставляющих вычеркнуть из памяти образы, витающие над сценой «Палладиума».