За столом царило неловкое молчание, и от этого к ним явственней доносились приглушенные звуки, всплески отдаленной музыки, как бы подчеркнутые стуком молотков, — внизу устанавливали и обивали материей эстраду для концерта, и там же репетировали музыканты. Открылась дверь, и в столовую вошел с бумагами в руках правитель канцелярии.
— Опять просьбы!..
Руместан вспылил… Нет уж, извините! Даже самому папе римскому не найдется местечка. Межан невозмутимо положил перед ним пачку писем, визитных карточек, надушенных ааписок.
— Отказать не так легко… Вы сами обещали…
— Я?.. Да я ни с кем не говорил!..
— Взгляните… «Дорогой господин министр! Напоминаю Вам о Вашем добром слове…» А тут: «Генерал сказал мне, что Вы соблаговолили предложить ему…» А вот тут: «Напоминаю господину министру его обещание…»
— Выходит, я говорю во сне! — в изумлении воскликнул Руместан.
Дело, однако, заключалось в том, что едва было принято решение устроить вечер, как он стал говорить всем, кого встречал в Палате или в Сенате: «Знайте, что я рассчитываю на вас десятого». А так как он при этом добавлял: «Будут все больше свои…» — то никто не забыл столь лестного приглашения.
Смущенный тем, что его застигли на месте преступления в присутствии жены, он как всегда в подобных случаях, на нее же и напустился:
— А все твоя сестрица со своим тамбуринщиком… Очень мне нужен весь этот тарарам… Я хотел начать концерты позднее. Но девочка до того нетерпелива: «Нет, нет… Сейчас же, не откладывая!» И ты тоже торопила меня… Будь я неладен, если этот тамбурин не вскружил вам голову.
— О нет, только не мне! — засмеялась Розали. — Я даже опасаюсь, что парижане не оценят этой экзотической музыки… С нею надо было бы перенести к нам сюда провансальские дали, костюмы, фарандолу… Но прежде всего… — Тут она заговорила серьезно: — Надо было выполнить взятое на себя обязательство.
— Обязательство… Обязательство… — повторял Нума. — Скоро слова нельзя будет сказать.
Он обернулся к улыбающемуся секретарю:
— Черт возьми, любезный друг! Не все южане, как вы, поостыли, приутихли и стали скупы на слова… Вы поддельный южанин, ренегат, французик, как говорят у нас… Это называется южанин! Человек, который никогда не врет и не любит вербенную настойку! — добавил он с комическим негодованием.
— Не такой уж я французик, как кажется, господин министр… — с неизменной невозмутимостью возразил Межан. — Когда я двадцать лет назад приехал в Париж, от меня здорово несло Югом… Самоуверенность, акцент, жестикуляция… Я был болтун и выдумщик, как…
— Как Бомпар… — подсказал Руместан, который недолюбливал, когда другие потешались над его сердечным другом, но сам себе в эгом не отказывал.
— Да, ей-богу, вроде Бомпара… Я как-то инстинктивно не в состоянии был слово правды сказать… Но в одно прекрасное утро мне стало совестно, и я занялся самоисправлением. С внешними проявлениями темперамента справиться не так уж трудно: можно понизить голос, прижать локти к туловищу. Но вот то, что кипит внутри и рвется наружу… Тогда я принял героическое решение. Каждый раз, как я ловил себя на лжи, я запрещал себе открывать рот во все продолжение дня… Только так мне удалось исправить свою природу. И все же за холодной оболочкой во мне жив прежний инстинкт… Иногда я спохватываюсь на середине фразы и замолкаю. И не потому, чтобы у меня не хватало слов, напротив! Я сдерживаю себя, так как чувствую, что сейчас совру.
— Страшное дело Юг! Никак его с себя не стряхнешь… — благодушно произнес Руместан, с философической покорностью судьбе пуская в потолок струю сигарного дыма. — Меня он подводит главным образом той моей манией посулов, неодолимым зудом напускаться на людей в стремлении осчастливить их наперекор им самим.
Его прервал дежурный служитель, появившийся на пороге и доложивший с понимающим, многозначительным видом:
— Господин Бешю!..
Министр раздраженно топнул ногой.
— Я завтракаю… Оставьте меня в покое!
Служитель стал извиняться. Господин Бешю уверяет, что его превосходительство сами… Руместан смягчился.
.— Ладно, ладно, сейчас иду… Пусть подождет в кабинете.
— Нет, нет, — вмешался Межан. — Кабинет ваш занят… Совет министерства, вы же знаете… Вы сами назначили это время.
— Тогда у господина де Лаппара…
— Туда я провел епископа Тюлльского, — робко заметил служитель, — господин министр изволили сказать…