— Это игра! Пойми ты это.
— А я бы не отдал. Гм! За какой-то квадратик. Я бы лучше сам вцепился красному в воротник и отнял деньги.
— А если бы он оказался сильнее?
— Ну, он бы у меня отнял. Ничего не поделаешь. Так и не удалось втолковать негру принципов благородной карточной игры.
Из-за того, что ты выдернул не тот кусочек раскрашенного картона, а другой, — ты должен без боя отдать ром, бусы и красное одеяло?! Вот дураки-то! По-моему, проще отнять без этих кусочков картона!
Я теперь все время думаю об этом негре и отчасти восхищаюсь им.
Игроки меня не поймут, а умные люди, может быть, поймут.
* * *Сегодня я только что засел за работу, как ко мне пришел один из моих приятелей.
Я сразу увидел, что он хочет попросить у меня денег взаймы, и даже отчасти обрадовался этому: возьмет деньги и уйдет, не мешая моей работе.
Но это оказался светский воспитанный человек — не какой-нибудь хам, не понимающий приличий.
Он опустился в кресло, отер пот с лица и сказал:
— Ну, что у вас новенького?
— Ничего, — торопливо ответил я.
— Пяткина давно видели?
— Не видел Пяткина.
— А-а. А Семен Николаич к вам захаживает?
— Нет!
— Так, так. Тру-ру-ру-ру… Солнце жарит, как безумное, а все-таки знаю: будет дождь. Вы как думаете?
— Что?
— Будет дождь?
— А черт его знает.
В голове же у меня все время долбил клювом какой-то внутренний дятел: «Да проси же скорее денег, каналья, проси! Проси! Что тянешь? Возьми и уходи. Все равно ведь дам, и ты сам знаешь, что дам!»
— Что это с Лазуткиным делается?
— С ке-ем?
— С нашим знакомым Лазуткиным?
— А что?
— Да совсем закружил Лазуткин. Сегодня его с одной дамой видишь, завтра с другой.
— К черту Лазуткина, — сухо промолвил я. («Да проси же, анафемский палач, проси скорее!»)
— Почему к «черту»?
— Не интересуюсь Лазуткиным.
— Вы сегодня какой-то странный, — обиделся он.
— Были на премьере «Колесо жизни»?
Я вскочил с места.
— Сколько?
— Что «сколько»? — вспыхнул он.
— Сколько вам надо?
— Чего?
— Денег, за которыми вы пришли.
Он встал с кресла, красный, негодующий.
— Кто вам дал право так со мной разговаривать?!..
— Значит, вы не за деньгами пришли?
— Положим, я действительно пришел просить ссудить меня некоторой суммой, но после такого обращения…
— Голубчик, не сердитесь. Но зачем мне все эти Лазуткины, Семены Николаичи, «Колеса жизни»? Скажем, пришли вы: «Здравствуйте». — «Здравствуйте». — «Дайте денег». — «Нате». — «До свиданья». И больше ничего! Ведь я же видел, что и Лазуткин, и «Колесо жизни» вам, как и мне, совершенно неинтересны! К чему это?
— Простите, но я прекрасно понимаю, что такое долг вежливости и приличия, — угрюмо пробормотал он. — И по вашему способу денег никогда не попрошу! Я никогда не был хамом. И вообще после всего этого нам говорить не о чем! Прощайте. Навсегда.
Вот таким-то образом между тремя и половиной четвертого пополудни я потерял приятеля.
Вечером пошел к женщине, которая мне очень нравилась и которой, вероятно, я нравился. («Приходите почаще. С вами так хорошо».)
Мы сидели с ней на диване друг около друга.
Я, не отрываясь, глядел на ее белую шею, упругие плечи, на красные, как вишни, губы, и она тоже глядела на мои широкие плечи и на мои губы, и мне страх как хотелось поцеловать ее, а она (я уверен) тоже стремилась спрятать свою голову на моей груди и прижаться губами к моему лицу.
В это же время она говорила:
— Собиралась я на «Колесо жизни», да не попала. Хорошая пьеса?
— Хорошая, — со вздохом отвечал я. — А я не видел. Лазуткин видел. Кстати, вы знаете, Лазуткин совсем закрутился.
Она с трудом отвела глаза от моего лица и, проведя по лбу рукой, сказала:
— Да… Лазуткин… «Колесо жизни»… а этого… Пяткина встречаете?
— Три раза и еще два. А Лазуткин все с дамами. Хочу вас поцеловать в губы.
— Что-о?
— Это Лазуткин своим дамам так говорит…
— А-а…
Она промолчала, но, мне кажется, я угадал ее мысль: «Что мне Лазуткин с его дамами. Лучше бы ты поцеловал, сокровище мое!»
— Хорошо, — согласился я.
— Что хорошо?
— Поцелую вас.
Я схватил ее и сжал в крепких и теплых объятиях.
Она забилась, как воробей в кулаке, вырвалась и, красная, со сверкающими, точно алмазы, глазами, сказала прерывающимся от негодования голосом: