Будучи пылким юношей, пришел я однажды к дяде и говорю ему:
— Дядя, вы мошенник!
Он вскинул очки на лоб и рассудительно возразил:
— Я бы мог сейчас отдубасить тебя казначейской книгой «ресконтро». Но лучше я выслушаю целиком твои обвинения, а потом уже начну колотить. Может быть, тогда я буду трудолюбивее.
— Дядя! Вчера вы купили дом за 25 тысяч!!
— Купил. Может быть, я раньше должен был получить твою санкцию на это?..
— Дело не в санкции. Вы сами рассказывали мне, что десять лет тому назад, когда вы поступили на кассирскую службу, у вас не было ни гроша в кармане…
— Что же из этого?
— Получаете вы в год 1500 рублей… За десять лет это составит пятнадцать тысяч. Прожили вы за эти десять лет тысяч восемь. Остается семь тысяч. Откуда же еще 18 тысяч для нового домика?!
В глазах дяди забегали веселые искорки. Он хлопнул меня поощрительно конторскими счетами по спине так, что костяшки щелкнули, и сказал:
— Щенок! Твоя математика — дура. Вот тебе пример: возьми или укради на базаре фунт свиного сала…
— Я лучше куплю.
— Покупай. Ты всегда был расточительным юношей. Возьми предположительно сто человек и поставь их шеренгой…
— Поставил.
— Дай первому подержать в руках этот фунт сала, чтобы он потом передал его второму, тот, подержав, — третьему, и так далее — до последнего…
— Ну-с?
— Что у последнего будет в руках?!
— Конечно, фунт сала. Вскочил дядя и заревел, как тигр:
— Болван! «Конечно, фунт сала»!! А в чем будут вымазаны руки у предыдущих, которые держали сало в руках?
— В… сале.
— Так вот тебе, откуда у меня домик!! Я человек честный, но деньги — то же сало…
* * *Ну, разве не умный мой дядя?.. Еще до «теории Эйнштейна» он опрокинул всю математику вверх ногами.
Мир праху его на железном крючке…
Рассказчики
В купе вагона народу набилось очень много. Было это купе на четыре человека, а втиснулось в него одиннадцать.
Большая часть пассажиров разговаривала, но все о скучном: о каком-то ужиленном у кого-то подряде, о дороговизне дров, о помещике Иване Никанорыче, об огурцах.
Толстый рыжий господин с багровым лицом и выпученными глазами, попав в одну из пауз, шумно с хрипом вздохнул и предложил неожиданно:
— Ехать нам еще долго, а спать все равно неудобно… Давайте рассказывать какие-нибудь удивительные случаи, которые произошли с каждым. Это бывает интересно.
Все покосились на него пугливо и недоверчиво.
— Какие там еще истории, — скептически сказал отец дьякон, занявший лучшее место — у окна.
Поразил всех мужичонка, стоявший с узелком у притолоки и досель одинаково жарко и сочувственно принимавший все разговоры: и об огурцах, и об Иване Никанорыче, и о дровах…
— Ах, да и истории же бывают, братцы, — вдруг оживился он. — То есть такие, такие, что ну-ну… На ночь оно глядя и рассказывать будто страшно. Все бывает; но знаете, что произошло с кузнецом нашим Колесниченко? Кузнец он был, и такой хороший кузнец, что прямо и непонятно, — чего это он так?
— А что? — благожелательно спросил господин с рачьими глазами.
— Нечистое дело вышло, от черного. Постукивал себе он, постукивал в своей кузнице, и подковывал, и сверливал, и шипу тебе, и то и се, не без того, что по праздникам выпивал, — да вдруг с такой спокойной благородной жизни — пришел в избу — вдов он был — пришел, любезные вы мои, взял да и повесился. И гвоздь-то был евонной работы — вот оно какие дела!
— Ну чего уж тут такого, — покривился скептически дьякон. — Мало ли какого народу вешается — всего не перескажешь.
— Нешто я об этом! — всплеснул руками мужичонка и провел ладонью по бороде и усам.
Рыжеватые, выцветшие — они, от частого проведения ладонью слева направо, повинуясь мановению руки хозяина, — тоже раз навсегда приняли направление слева направо, так что получилась полная асимметрия растительности. — Рази я об этом? — повторил асимметричный мужичонка. — Действительно, мало ли нашего брата в петлю лезет? Виси себе на здоровье, коли так надо. Ему с горы видней. А только вышло с кузнецом в ту же ночь дело темное, нехорошее дело. Как, значит, он повесился днем, а мне в сумерки поехать занадобилось в Кузмичево, — в двух верстах от нас. За дугой к куму. Кум у меня там. Григорьем их звать. Ей-Бо-право! Поехал я себе и поехал. Только вертаюсь, а как кузнец на краю села, то глядь, а в евонной избе огонек мигает. Так сердце у меня и закатилось: надысь сам его с десятскими в волостную избу оттартал, а тут огонек, гляди-кось, мигает.